Портрет лива в Старой Риге - Гунар Рейнгольдович Приеде

жил… Теперь, когда напали на их след и когда еще стало известным, что одна девушка ранена ножом и лежит в палатке, нетрудно представить, где лежит вторая — на дне озера или под дерном в лесу…

Рудите прячет лицо в ладонях.

Д и д з и с. Рудите.

Д е д у ш к а. Ой, я же видел, что Рудите здесь… да и вы меня не одернули! Такие вещи не для детского уха.

Д и д з и с. Мы сходим вниз, посмотрим, как они уезжают.

Л о н и я. Идите.

Д и д з и с  и  Р у д и т е  уходят.

Д е д у ш к а. А вы оба еще собирались им помогать. Этим.

Л о н и я. Иди же. Остынет.

Д е д у ш к а. А вы оба…

Л о н и я. Мы позавтракали.

Д е д у ш к а. Я вижу, вы еще не осознали, какое страшное несчастье нас миновало.

Л о н и я. Ну как же.

Д е д у ш к а. Живешь по закону, работаешь в поте лица, стараешься, отдаешь все силы… И что ты за это получаешь? Появляются бродяги, бездельники, сваливаются ночью как снег на голову и не только присваивают плоды твоего труда, рыская в темноте, нет, они еще хотят разжалобить твое сердце и пытаются втянуть тебя в историю, так что ты и опомниться не успеваешь… Хорошо еще, что все благополучно обошлось. (Уходит в кухню.)

Л о н и я. Ужасно… Ты знал?

В а л д и с. Ничего подобного, разумеется, не было.

Л о н и я. Тогда где же вторая девушка?

В а л д и с. После драки она испугалась и сбежала.

Л о н и я. Так просто… Смотри, они уезжают.

В а л д и с. Скрыть случившееся хотят главным образом родители. Сама девушка, при всей своей слабости, рвется лишь обратно в Литву, к жениху. Понимаешь, для нее месяц карантина — что-то немыслимое. Что хуже смерти. Они познакомились у этого озера и так сильно полюбили друг друга, что… Могу примерно представить, что там было. Вмешалась та, другая, от ревности началась ссора… Парень бросился между ними… Ну, прибежали братья девушки и…

Л о н и я. Возможно, все произошло совсем иначе.

В а л д и с. Очень возможно.

Л о н и я. Но если…

В а л д и с. Но если ты видишь — человек тонет, что ты сделаешь? Станешь его расспрашивать?

Л о н и я. Да, я… я понимаю…

В а л д и с. Взять анкету, автобиографию, согласовать с милицией, и так далее — на это времени и потом хватит… Девушка была в таком отчаянии. Первая большая любовь, понимаешь. Шестнадцать лет. И все время неотступные мысли о том парне в Литве. Пока она там лежала без сознания, ее братья ведь здорово избили этого парня и прогнали.

Входят  Д и д з и с  и  Р у д и т е.

Д и д з и с. Уехали.

Л о н и я. Мы видели. Идите завтракать.

Д и д з и с. Идем, Рудите.

Р у д и т е. Я должна сначала сбегать домой, только потом.

Д и д з и с. Чего тебе там делать? До уроков два часа, позавтракаем и успеем позаниматься.

Л о н и я. Конечно.

Р у д и т е. Бабушка не знает, что меня нет. Двери она запирает на ключ, на засов и на крючок, поэтому около четырех я вылезла в окно и побежала подмести в большой комнате. Поставила в вазу георгины, приготовила кое-что поесть… Даже мамины старые ночные туфли привела в порядок и поставила у кровати, теплые такие, из кроличьей шкурки… (Уходит.)

Л о н и я (Дидзису). Иди в кухню и садись за стол.

Д и д з и с. Отец этой девушки, уезжая, грозил кулаком в сторону нашего дома и что-то говорил, но мы не поняли.

В а л д и с. Вам и не надо было понимать. Достаточно того, что я понял.

Д и д з и с. Он, наверно, думал, что мы виноваты.

Л о н и я. Надеюсь, он поймет, что это не так. Дидзи, весной мы начнем строить новый дом.

Д и д з и с. Мы? Где?

Л о н и я. Здесь же рядом, там, где был огород. Торопиться нам некуда, будем строить понемногу, но зато по своему вкусу. Современный.

Д и д з и с. Да?

Л о н и я. И ты, если захочешь завести почтовых голубей…

В а л д и с. Лония, ну зачем. Мы с Дидзи не младенцы, и не надо нам сулить погремушку, чтобы не плакали.

Д и д з и с. Конечно, хотя… откровенно… против строительства дома я не возражаю.

Л о н и я. Вот как?

Д и д з и с. Я в колхозе попробовал работать каменщиком, ничего, получалось… Кладку стен беру на себя. Хорошо, я пошел на кухню. (Уходит.)

Валдис смотрит на часы.

Л о н и я. Тебе пора.

В а л д и с. Помнишь, Лония, тебе вчера стало не по себе и показалось, что я с тобой прощаюсь.

Л о н и я. Мне действительно стало не по себе.

В а л д и с. В это мгновение я мысленно прощался с тобой.

Л о н и я. Валдис…

В а л д и с. Я еще не знал, что все окончится так, но что добром не кончится, было ясно.

Л о н и я. Но ведь кончилось… (Замолкает.)

В а л д и с. Хорошо? Ты так считаешь?

Л о н и я. Тебе жаль эту девушку, я понимаю, и мне жаль, но…

В а л д и с. Ты, верно, не расслышала, что сказал Дидзис.

Л о н и я. Дидзис?

В а л д и с. Мне при встрече с ними не поздоровится.

Л о н и я. Ты желал им добра.

В а л д и с. Желал, а что получилось?

Л о н и я. Не по твоей же вине.

В а л д и с. И все же.

Л о н и я. Скорее, они могут упрекнуть милицию.

В а л д и с. Нет. Милицию они не упрекнут. И твоего отца тоже, даже если узнают. Только меня.

Л о н и я. Но почему?

В а л д и с. Потому что… Лония, взгляни на меня. Ну?

Лония в недоумении смотрит на Валдиса.

Ты не видишь? Ты все еще не понимаешь?

Л о н и я. Нет…

В а л д и с. Я один из них.

Эти слова звучат так, что Лония невольно отступает на шаг.

Неужели ты думаешь, они доверились бы мне, если б сразу не признали во мне своего? В такой рискованной ситуации — никогда.

Л о н и я. Прошу тебя, брось шутить.

В а л д и с. Разве я похож на шута?

Входит  Д и д з и с.

Д и д з и с. У меня, наверно, сдают нервы, но я не могу есть, если мне за столом без конца говорят… ну одно и то же. Кусок застревает в горле… Я просто не могу, и все. Пойду к Рудите. Может, бабушка ее не пускает.

Ни Валдис, ни Лония ему не отвечают, и  Д и д з и с  уходит.

Л о н и я. Ты же Валдис Эглитис, как ты можешь быть… и твой отец, когда была наша свадьба…

В а л д и с. Отец латыш.

Л о н и я. О матери ты сказал только, что она умерла, когда тебе было семь лет.

В а л д и с. Ну да… С тех пор я жил у отца в Риге. В той самой квартире, откуда моя мама, схватив меня под мышку, убежала назад к своим в Галиньциемс{47}.

Л о н и я. Куда?

В а л д и с. Это в Вентспилсе{48}, знаешь, у Кулдигского шоссе. Те годы помню смутно, отчетливее всего осень, когда мы всем табором собирали в лесах Угале и Попе{49} ягоды, грибы, орехи… Вчера попробовал обугленную сыроежку, так и встало все перед глазами, знаешь. Огонь прошел по жилам… Песни мы в Галиньциемсе тоже пели, некоторые из них я до сих пор не забыл…

Л о н и я.