Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

когда на сцене пассивный герой! Едва он заговорит — сразу становится несимпатичным; какой-то он неприятный оттого, что ходит по дорожкам, по каким имеют право ходить только энергичные люди, а этот все сидит и сидит за столом, все пишет. В конце третьего действия в нем, правда, шевельнулось что-то симпатичное — неужели ушло бесследно? Кажется, так. Опять он сидит, уставившись в бумаги, обмакивает перо в чернила, пишет, читает, пишет, откашливается, пишет… Для зрителей это ужасно — но не для человека, понимающего жизнь. Ведь, как мы уже знаем, этот Йоганик вовсе не тряпка, и вот, смотрите: сжав зубами ручку, он таким хорошим взглядом глянул на окно… Но тут же спохватился, спокойно продолжает писать. Послышались шаги пани Линцовой, и вот она уже входит в комнату.

I

Х о з я й к а  ходит по комнате, стирая пыль, разговаривает с Йогаником; видно, что такие беседы им не внове.

Х о з я й к а. Дворничиха тоже ничего про него не знает. Я так думаю — закатился куда-нибудь… А только пять дней домой не являться — пожалуй, чересчур! Здоровье испортит… (с нажимом) желудок! И не спорьте со мной. Мой старик тоже пил как губка, и чем же кончилось? Доктора говорили, сердце у него стало с детскую голову. Засыпал за столом. Это уже подкатывало к нему. Раз как-то лег — и больше не встал… У пана Валенты здоровье тоже не больно-то! (У окна.) А повезло, говорю, этим социалистам! Какое первое мая-то!

Йоганик что-то буркнул.

Говорят, вся Прага на ногах. (Показывает куда-то во двор.) Вон там, за сквером, тоже будет митинг… Против дороговизны. Все дорожает… (Пауза.) Не выходит у меня из головы пан Валента. Как бы с ним чего не случилось! Дворничиха вчера рассказывала… (Заметив, что Йоганик не слушает, замолкает, махнув рукой, выходит, возвращается с половой щеткой, начинает подметать. Дойдя до Йоганика, поднимает на него глаза.) И для кого это вы все переписываете? Встаньте-ка, а то еще вас подмету — тогда не женитесь!

Йоганик встает, отходит, но, едва хозяйка подмела у стола, тотчас садится обратно.

А я все-таки схожу, погляжу на демонстрацию…

Сверху раздаются звуки граммофона — «Песнь труда»{14}.

Слышите, сапожник уже начал!

II

Ф р а й т (вбегая). Ба́рана не было? Ну как, пани Линцова, пойдем сегодня — как в прошлом году? Тогда мы поздно вернулись, а сегодня и вовсе не вернемся с «парада», так? (Йоганику.) Да брось ты все это к чертям! Первое же мая! Никто не работает!

Х о з я й к а (с укором и в то же время с восхищением). Бывают же такие трудолюбивые!

Й о г а н и к. При чем тут трудолюбие?

Ф р а й т. Пани Линцова права. Нечего тебе нынче пером скрипеть!

Й о г а н и к. Да я сейчас кончу.

Ф р а й т. Сейчас же! (Хозяйке.) А что Валента? Ничего, явится. В субботу видел я его на Виноградах{15}: шел с каким-то господином. Винограды — его район, там он больше времени проводит, чем здесь. Девчонок там что цветов, публика чище — помяните мое слово, на будущий год мы его в нашей дыре и не увидим. Лет через десять будет актрис содержать, вот его идеал. Я по нем не заплачу!

Х о з я й к а (сметая мусор на совок, скорее, про себя). Актрисы, актрисы… (Уходит.)

Со двора слышится свист.

III

Ф р а й т (подбегает к окну). Есть? Вали наверх! (Бежит к двери, за которой вскоре раздаются шаги, голоса.)

В комнату врывается  Б а́ р а н  в самом веселом настроении.

Готово?

Б а́ р а н. Готово! (Бросает на стол какой-то сверток.)

Ф р а й т (разворачивает его). Славно!

Б а́ р а н. Четыре метра ушло. Хотели еще какие-то кисти пришить, да я сказал: знамя есть знамя, а не церковная хоругвь, какие кисти на красном знамени?!

Ф р а й т. А где ребята?

Б а́ р а н. Уже там.

Ф р а й т. Все?

Б а́ р а н. Пятеро наших в Либне кашу заваривают.

Ф р а й т. Там мы еще вчера заварили. Домовладелец выбросил на улицу сразу четыре семьи. Мы из квартиры речь держали, настоящий митинг. А как сегодня сделаем?

Б а́ р а н. Наши проберутся к самой трибуне. Пробежим через сквер, древко уже приготовили, гвозди есть…

Ф р а й т. Молоток надо…

Б а́ р а н. Прибьем знамя, и, как дойдет до голосования резолюции, тут-то и ворвемся…

Ф р а й т. Лавиной!

Б а́ р а н. И ты сразу хватай быка за рога: «Граждане! Во времена, когда Первого мая протестуют против вздорожания пива, — стыдно жить!»… Да ты и сам знаешь. Бой будет трудный: люди хотят пива, но — надо! Четыре года ни одна мышь носа на улицу не казала. (Иронически.) Этак люди вовсе драться забудут… (Йоганику.) Эй, жук!..

Ф р а й т (весело). Эх, зададим им жару! Оставь его…

Б а́ р а н. Целый месяц только знай ворчит…

Й о г а н и к. Зато вы не ворчали, — значит, мы квиты!

Ф р а й т. Ишь, черт! Кусается!

Б а́ р а н (весело). У него плохое настроение.

Й о г а н и к. Вам весело — и ладно.

Б а́ р а н. Как же нам не веселиться: жизнь нам еще не обрыдла, и долго не обрыднет, правда? (Фрайту.) А начнет надоедать — мы ее так разделаем, чтоб пикнуть не смела!

Ф р а й т. Мы — это мы, а кто против нас, того… съедим!

Оба смеются.

Й о г а н и к. Ну, я пока только кусаюсь. (Усмехается.)

Ф р а й т. Тебе жизнь не проглотить — это она тебя проглотит!

Й о г а н и к. А что лучше?

Б а́ р а н. Наше, наше! Даже если ради этого камни на дорогах бить придется!

Й о г а н и к. Каждый устраивает свою жизнь по-своему.

Б а́ р а н. Старая истина. По вас этого не видать!

Й о г а н и к. По вас тоже.

Б а́ р а н. Ну, все-таки. Мы хоть людей тормошим, чтоб не плесневели.

Й о г а н и к (с улыбкой). А я — плесневею?

Ф р а й т. Не плесневеешь — толстеешь.

Й о г а н и к. Да ведь я тут похудел!

Ф р а й т (Ба́рану). Пошли?

Б а́ р а н (взглянув на часы). Пора. Через четверть часа начнем. (Берет со стола сверток, идет к двери.)

Ф р а й т (иронически кланяется). Мое почтение, сударь! И до встречи! (Смеется, уходит с Ба́раном.)

IV

Йоганик встает из-за стола, подходит к окну, задумывается; словно отгоняя какую-то мысль, машет рукой, потом закрывает окно, неторопливо подходит к кровати справа, постояв, скрывается в нише; слышно, как щелкает замок чемодана. Й о г а н и к  выходит с книгой в руке, садится к столу, начинает читать.

V

Х о з я й к а (сначала за сценой, потом открывает дверь, но не входит). Вот это гость так гость! Но как же вас скрутило, боже мой! А бледны-то! Вот уж не обрадовалась бы ваша матушка!

Ю з л (появляясь в дверях). Главное, чтоб вы были здоровы… (Входит, закрыв за собой дверь, останавливается.)

Этот живчик опирается на палку! Лицо изможденное, шапчонка как-то дико сидит на голове — Юзл на себя не похож. А зарос как! Щетина — прямо щетка. И голос надломленный; улыбка осталась прежней, но — что за ней кроется?

(Просто.) Храни тебя господь, Йоганик. Дома