Пьесы - Валентин Михайлович Крымко
Н и к о д и м о в а. Вы? Здесь? Кто вам позволил?
Д а р ь я. Нашего одного, из цеха, на Невском бригадмильцы прихватили — за узкие брюки. На завод написали: «Сорняк! Мусор! Стиляга! Черт те кто!» А он, мальчонка этот, в четырнадцать лет, в блокаду, моим сменщиком стоял, медаль имеет! Хроменький он у нас…
Н и к о д и м о в а. Больная Кладницкая, я требую…
Д а р ь я. Ты слушай! Хроменький паренек-то — хочется ему быть покрасивше, вот и все дела. Так мы всем цехом пошли — вломили им такого «стилягу» — до сих пор чешутся!
К а т я. Дарья Власьевна…
Д а р ь я. Помолчите обе! Я говорю: люди — не шмотки, с ними полегче, а то пробросаемся!..
Н и к о д и м о в а. Ну, вот что…
Д а р ь я. Тихо-тихо! Я сей же час — в такси и на койку. Ты не волнуйся: у меня все обставлено в лучшем виде!
Н и к о д и м о в а (встает). Разве вы не знаете, что ваше заболевание — результат неоднократного воспаления легких? Как же вы можете! Как смеете?!
Д а р ь я. Ухожу, ухожу! Нету меня здесь! Тю-тю!.. Только ты себя не казни понапрасну: на войне чего не было, сама подумай…
Н и к о д и м о в а. Я сейчас же позвоню в больницу, чтобы за вами выслали машину. (Решительно идет к телефону, набирает номер.)
Д а р ь я. Так нет же меня! Тю-тю!.. (Кате.) А ты — тоже мне: «Не понимаю»! Э-эх!.. (Поспешно выбегает из квартиры.)
К а т я. Куда?.. (Бежит за ней и кричит.) Дарья Власьевна! Тетя Даша! Вернитесь! Это же ребячество какое-то!.. (Возвращается и говорит Никодимовой.) Все. Ушла.
Н и к о д и м о в а (вешает трубку). Катя, я вас прошу: никогда не потакайте ей. Положение Дарьи Власьевны крайне серьезное… Более, чем серьезное… (Уходит, пошатываясь.)
Звонит телефон.
К а т я (в трубку). Я уже ответила: оставьте нас в покое с вашим Берлином!.. Какая Роза Тельман? Совесть у вас есть — бросаться таким высоким именем? (Резко вешает трубку.)
Входит Е л и з а в е т а, сверкающая новой шубой и благополучием.
Е л и з а в е т а. Катюша, человечек родной! Что мимо бежишь? Или не узнала?
К а т я. Лиза? Извини. Тут только что был странный звонок. Берлин, Роза Тельман… Безобразничает кто-то.
Е л и з а в е т а. Ну и что? Кто она, эта Роза?
К а т я. Тельман, Лиза! Лиза, ты же не на луне живешь, ты не можешь не знать, кто такая Роза Тельман!
Е л и з а в е т а (смеясь). Катя, я Бальзака только позавчера читать начала. Ну, не убивать же теперь!
К а т я. Как твое здоровье, как малыш?
Е л и з а в е т а. О муже не спрашиваешь?
К а т я. Подразумеваю.
Е л и з а в е т а. Гордая ты… Ну, ничего. У тебя своя гордость, у меня своя. Как живу?.. А, если честно сказать, люблю я тебя, хоть мы и разные люди.
К а т я. Спасибо. Я, в общем, тоже… Так что малыш? В садике?
Е л и з а в е т а. Хотела бы отдать, ну что ты! Мой стал в дверях. «Костьми, говорит, лягу! Мой ребенок — мое воспитание. Иначе через пять-шесть лет он мне с чужих голосов такое напоет — цветы завянут». Так что я теперь — при наследнике. С работы пришлось уйти, но от общественности в наше время отрываться не след — так я в домкоме и в родительской общественности. Ничего — уважают.
Звонит телефон.
К а т я (берет трубку). Слушаю вас… Да, это наш номер… Какой Париж?!. Да что вы в самом деле! (Кладет трубку.) Чудеса у нас, как видишь…
Е л и з а в е т а. А может, и вправду — Париж? Знаешь, я тут недавно с самим Радж Капуром за руку здоровалась. Ей-богу! В Летнем саду. Поздоровались, он мне такое галантное внимание оказал… прямо при супруге… Как думаешь, ничего потом не будет?
К а т я. В международном плане — ничего, не беспокойся. Хочу тебя спросить. Дай слово не обижаться, Лиза.
Е л и з а в е т а. Даю. Хотя не знаю, о чем скажешь.
К а т я. О комнате.
Е л и з а в е т а. Тебе, что ль, понадобилась моя комната?
К а т я. Мне? Нет. Я ведь теперь в бывшей манежниковской. А вот Никодимовой с ребятами… Хорошо ли держать такую площадь, когда живешь в отдельной квартире, все удобства?
Е л и з а в е т а. Я бы не держала. Муж меняться намерен. Для расширения. У нас ведь и район не очень — хочется центральнее, в старом Питере. Мы ради этого не регистрируемся.
К а т я. А ты не боишься?
Е л и з а в е т а. Чего?! Пусть он боится. Лучше меня не найдет. А у тебя с Игорем так и не сладилось?
К а т я. У меня и не разлаживалось.
Е л и з а в е т а. Я об официальном браке говорю, Катюша.
К а т я. У нас и другого не намечалось. Мы с Игорем — как брат и сестра.
Е л и з а в е т а. Странные попались мужики. Один живет бобылем, другой и вовсе с глаз пропал.
К а т я. Ты — о Манежникове? Так до сих пор ничего о нем и не слыхала?
Е л и з а в е т а (смеется). Откуда же? Всего один вечер я была в него влюблена, да он об этом и не догадался.
К а т я. Может быть, случилось видеть где-нибудь в городе?
Е л и з а в е т а. Нет. Видать, низко для него стоим. Как она, Дарья-то наша?
К а т я. В больнице.
Е л и з а в е т а. Надо бы разузнать. Где она лежит?
К а т я. У Антонины Васильевны. Только в другом отделении.
Е л и з а в е т а. Дай мне адресок — я заеду… Только моему — ни слова. Он Дарью на дух не переносит…
К а т я. Я же с ним не общаюсь. Можешь не тревожиться.
Е л и з а в е т а. Сегодня встретишься. Он за мной заедет. У него теперь персоналка: заведующий собесом — благодетель стариковский. Не знаю уж, в чем там у них дело, но он у меня все больше на стариков негодует. Жалоба на жалобе. У них время есть — чего ж не пописать?
К а т я. Лиза… Скажи мне, ты — счастлива?
Е л и з а в е т а. Н-да-а… Поймала… (После паузы.) Черт его знает, если по совести сказать, какое оно, счастье наше. За свою жизнь я то ли его так и не увидела, то ли оно менялось раз пять.
К а т я. Любишь?
Е л и з а в е т а. Смотря кого. Ребенка люблю: я оказалась, знаешь, матерью-психопаткой, кто бы мог подумать. А его… Привыкла. Другого и не надо. Раньше снился по ночам другой какой-то, неведомый, вовсе не похожий ни на первого, ни на второго. А теперь все больше детство снится, мама-покойница, отец. Кажется, и в самом деле, старею… Почему ты спросила?
К а т я (подошла к радиоле, включила приемник, поймала фортепианную музыку). А я счастлива. Странно, правда? Тревожусь до смерти, плачу по ночам, запросы посылаю — бестолковые запросы. На них приходят холодные, даже злые ответы: нет, мол, такого человека — Николая Гавриловича Манежникова — точно его с планеты выселили! А я люблю… И — вот же глупость какая! — счастлива. Странно. Да?
Е л и з а в е т а. Шут его знает, может, и не странно. Надо спросить тех, кому подфартило с настоящей любовью. (Всплакнула.) Эх, жизнь-то ведь одна! Не так мы ее хотели прожить…
К а т я. Война все-таки…
Е л и з а в е т а. Что на войну валить? Война войной, а человек человеком.
Откройте для себя мир чтения на siteknig.com - месте, где каждая книга оживает прямо в браузере. Здесь вас уже ждёт произведение Пьесы - Валентин Михайлович Крымко, относящееся к жанру Драматургия. Никаких регистраций, никаких преград - только вы и история, доступная в полном формате. Наш литературный портал создан для тех, кто любит комфорт: хотите читать с телефона - пожалуйста; предпочитаете ноутбук - идеально! Все книги открываются моментально и представлены полностью, без сокращений и скрытых страниц. Каталог жанров поможет вам быстро найти что-то по настроению: увлекательный роман, динамичное фэнтези, глубокую классику или лёгкое чтение перед сном. Мы ежедневно расширяем библиотеку, добавляя новые произведения, чтобы вам всегда было что открыть "на потом". Сегодня на siteknig.com доступно более 200000 книг - и каждая готова стать вашей новой любимой. Просто выбирайте, открывайте и наслаждайтесь чтением там, где вам удобно.
