Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

Ознакомительный фрагмент

угроза патриотическому Белому движению. Следовательно, мы имеем сейчас последний шанс, и мы должны его использовать. Господа, желтый цвет, помноженный на белый, дает благородный колер слоновой кости. Теперь, когда план нашего совместного выступления утвержден, когда господа Бакич, Резухин и Семенов разъезжаются по своим частям, стянутым к красным границам, мы должны еще раз со всей определенностью поблагодарить наших азиатских коллег за помощь, оказанную нам в первый период. Мне нет нужды еще раз объяснять нашим братьям – гаминам, что принятая мною тактика панмонголизма не что иное, как разменная тактика, подчиненная основной стратегической идее, и вопрос обычных в такой операции человеческих жертв.

Китайский генерал поднялся и сказал:

– Для нас вопрос человеческих жертв вторичен, как все материальное, ибо для нас вопрос вопросов – это торжество идеи в борьбе против красной заразы. Во имя этого мы готовы на любые жертвы.

Генерал садится. Все аплодируют ему.

– Итак, господа, – говорит Унгерн, – я говорю вам: пора.

Снова все аплодируют. Потом переходят в соседний зал, где столы накрыты а-ля фуршет.

К Унгерну подходит генерал Балакирев.

– Мой дорогой Балакирев, – говорит ему Унгерн, – должен сказать вам, что полковник Сомов произвел на меня самое приятное впечатление. Он солдат. Поначалу, не скрою, я отнесся к нему с известной долей скептицизма. – Унгерн оскалился и закончил: – Как, впрочем, и к вам. Вы едете сегодня со мной?

– К сожалению, барон, в посольстве мне сказали, что послезавтра придет шифровка из Парижа, я вынужден задержаться на два дня.

– Не опоздайте, генерал, на скрижали заносят тех, кто начинает, а не заканчивает.

Балакирев тонко улыбнулся:

– Из всякого правила бывают исключения, барон.

Отошел к столику, положил себе на тарелочку ветчины, сухого сыра.

В это время к Унгерну приблизился генерал гаминов и сказал:

– Барон, у меня к вам личная просьба: в Кяхте, в лагере для интернированных наших войск, ваш эмиссар по имени Мунго похитил приятельницу моего сына.

Унгерн пожал плечами:

– Генерал, вы имеете в виду красных монголов или красных русских?

– Я имел в виду красных русских, только там есть наши интернированные части.

– Генерал, вы ошибаетесь. Я не посылал к красным русским своих эмиссаров. Мой эмиссар Мунго был только у красных монголов. Опять-таки тактика, тактика и еще раз тактика.

Лицо генерала стало непроницаемым, и он сказал:

– Барон, расследование, проведенное моими людьми, исключает ошибку.

– В таком случае я обещаю вам сразу по прибытии немедленно заняться этим вопросом. Для меня это такая же неожиданность, как и для вас.

Поздняя ночь. К Урге подъезжает Мунго. Крадется по улицам, минуя заставы.

Подъезжает к дому Сомова. Тихонько стучит кнутовищем в окно. В окне – испуганное лицо Вари.

– Сомов дома? – спрашивает Мунго.

Варя скрывается. Через мгновение распахивается дверь. На пороге стоит Сомов. Он улыбается, говорит Мунго:

– Заходи.

Та же ночь. Кабинет Унгерна. Сейчас здесь Унгерн и Ванданов. Унгерн оживленно снимает с себя дорожный френч, надевает просторную рубаху и говорит Ванданову:

– Ну что ж, вроде бы все хорошо, все хорошо. Все готовы, вот-вот выступим. Теперь так: что-то непонятно с этим вашим народным героем, кретином с перьями.

– Мунго, что ли? – говорит Ванданов.

– Да, с ним. Понимаешь, он был у красных. А если он был у красных, если его столько времени нет обратно, то я от этого ничего хорошего не жду. Посему…

Унгерн задумался, закурил трубочку, хмыкнул:

– Помнишь, я тебе говорил про кроссворды? Так вот, представь себе, что дней эдак через пять, в ночь перед наступлением на Россию, глашатаи всей Монголии сообщают народу, что от руки Сухэ Батора пал народный герой Хатан Батор Максаржав.

– Это как?

– Хитер, хитер, а дурак. Где же азиатская сердцевина твоя? У русского ум, у азиата – коварство. Ну, думай, думай, тренируй извилины… Не понял?

Ванданов отрицательно покачал головой. Унгерн остановился перед ним и сказал:

– Так вот что. Сейчас я еду к императору. Ты готовь коней. Завтра утром, самое позднее – ночью, поедешь с новым главкомом Северной армией Хатан Батором к передовым красным позициям.

– Так он же еще пока…

– Будет главкомом, а ты – его заместителем. Пришлю тебе записочку: «Убирайся дома, пора ждать гостей». Это сигнал. Записку сожжешь. Максаржава хлопнешь, забьешь тревогу – мол, красные здесь были, от Сухэ Батора.

– Понял я, – сказал Ванданов, – понял.

– Ну и слава богу.

– Ух и хитер ты, барон. А меня следом за Хатан Батором не отправишь?

– Запомни: только тех помощников убирают с пути, которые умны, во-первых, и пользуются любовью народа, во-вторых.

Унгерн снова улыбнулся непонятно:

– Не обижайся, ты у меня умен, умен, а вот с народной любовью туго – сатрапов-то не любят. Ничего, ничего, погоди, придет время, с тебя для Софийского храма икону прикажу написать. Ну, давай с Богом, собирайся.

КВАРТИРА СОМОВА. Мунго сидит в гостиной, а в маленькой комнатке Сомов сжигает на огне керосиновой лампы шелковку, прячет в карман часы – те, что вернул ему Мунго.

– Варя, – говорит он, – сегодня ночью уходит караван в Харбин. Вы сейчас уедете туда. Здесь вам оставаться больше нельзя ни часу.

Варя отрицательно качает головой. Сомов говорит ей:

– Вам не хочется ехать в Харбин?

Варя снова отрицательно качает головой.

– Вам хочется ехать в Москву?

Варя качает головой.

– В Париж?

– Нет.

– Полноте, – говорит Сомов Вареньке. – Полноте.

Он достает из кармана деньги, оставляет себе немного, остальную пачку протягивает женщине:

– Этого вам хватит для начала. А если защемит и станет очень плохо, в Париже найдете наших торговых представителей и скажете им, что муж ваш Сомов, что он сейчас в Москве и что вы просите дать вам возможность увидеть его. И вам эту возможность дадут. Во всяком случае, если я доберусь до наших.

– А если не доберетесь?

– Вы знаете, я почему-то очень верю, что нужно требовательно, настойчиво в самом себе сохранять, как в Бога, верование в дело. И я считаю, что дело – мы, знаете, затаскали это слово, – дело, это обязательно удача.

– Я как кошка, – говорит Варя, – только мурлыкать еще не начала, боялась все. Как кошка.

Она вздыхает, поднимается, застегивает чемодан.

– На сентиментальность тянет. А раньше была груба ужасно. Дай вам Бог. Я даже не знаю, как зовут вас. И тем не менее – спасибо вам.

Сомов, Мунго и Варя идут по ночной Урге. Они подходят к тому месту, где гортанно кричат караванщики, собираясь в обратный путь на Харбин. Сомов подходит к хозяину каравана, который едет в большом крытом экипаже, и говорит ему:

– Эту даму в Харбине отвезешь в самый центр, к Дзянь Сюа.

Он протягивает караванщику деньги, кладет в экипаж