Фауст. Страдания юного Вертера - Иоганн Вольфганг Гёте

и цветов!

Солнце –  и мне просияй

Радостью дней благодатных

Жизни и вечной любви!

Близость любовников

Блеснет заря, и все в моем мечтанье

Лишь ты одна,

Лишь ты одна, когда поток в молчанье

Сребрит луна.

Я зрю тебя, когда летит с дороги

И пыль и прах

И с трепетом идет пришлец убогий

В глухих лесах.

Мне слышится твой голос несравненный

И в шуме вод;

Под вечер он к дубраве оживленной

Меня зовет.

Я близ тебя; как ни была б далеко,

Ты все ж со мной.

Взошла луна. Когда б в сей тьме глубокой

Я был с тобой!

Саконтала

Что юный год дает цветам –

Их девственный румянец,

Что зрелый год дает плодам –

Их царственный багрянец,

Что нежит взор и веселит,

Как перл в морях цветущий,

Что греет душу и живит,

Как нектар всемогущий;

Весь цвет сокровищниц мечты,

Весь полный цвет творенья

И, словом, небо красоты

В лучах воображенья –

Все, все поэзия слила

В тебе одной, Саконтала.

Бог и баядера

Магадев, земли владыка,

К нам в шестой нисходит раз,

Чтоб от мала до велика

Самому изведать нас;

Хочет, в странствованье трудном,

Скорбь и радость испытать,

Чтоб судьею правосудным

Нас карать и награждать.

Он, путником город обшедши усталым,

Могучих проникнув, прислушавшись к малым,

Выходит в предместье свой путь продолжать.

Вот стоит под воротами,

В шелк и в кольца убрана,

С насурмленными бровями,

Дева падшая одна.

«Здравствуй, дева!» –  «Гость, не в меру

Честь в привете мне твоем». –

«Кто же ты?» –  «Я баядера

И любви ты видишь дом!..»

Гремучие бубны привычной рукою,

Кружась, потрясает она над собою

И, стан изгибая, обходит кругом.

И, ласкаясь, увлекает

Незнакомца на порог:

«Лишь войди, и засияет

Эта хата, как чертог;

Ноги я твои омою,

Дам приют от солнца стрел,

Освежу и успокою:

Ты устал и изомлел».

И мнимым страданьям она помогает;

Бессмертный с улыбкою все примечает:

Он чистую душу в упадшей прозрел.

Как с рабынею, сурово

Обращается он с ней,

Но она, откинув ковы,

Все покорней и нежней,

И невольно –  в жажде вящей

Унизительных услуг –

Чует страсти настоящей

Возрастающий недуг.

Но ведатель глубей и высей вселенной,

Пытуя, проводит ее постепенно

Чрез негу, и страх, и терзания мук.

Он касается устами

Расписных ее ланит –

И нежданными слезами

Лик наемницы облит.

Пала ниц в сердечной боли –

И не надо ей даров,

И для пляски нету воли,

И для речи нету слов.

Но солнце заходит, и мрак наступает;

Убранное ложе чету принимает,

И ночь опустила над ними покров.

На заре, в волненье странном

Пробудившись ото сна,

Гостя мертвым, бездыханным

Видит с ужасом она.

Плач напрасный! Крик бесплодный!

Совершился рока суд –

И брамины труп холодный

К яме огненной несут.

И слышит она погребальное пенье,

И рвется, и делит толпу в исступленье…

«Кто ты? Чего хочешь, безумная, тут?»

С воплем ринулась на землю

Пред возлюбленным своим:

«Я супруга прах объемлю,

Я хочу погибнуть с ним!

Красота ли неземная

Станет пеплом и золой?

Он был мой в лобзаньях рая,

Он и в смерти будет мой!»

Но стих раздается священного хора:

«Несем мы к могиле, несем без разбора

И старость, и юность с ее красотой!»

Ты ж ученью Брамы веруй:

Мужем не был он твоим,

Ты зовешься баядерой

И не связана ты с ним!

Только женам овдовелым

Честь сожженья суждена;

Только тень идет за телом,

А за мужем лишь жена!

Раздайтеся, трубы, кимвалы, гремите,

Вы в пламени юношу, боги, примите!

Примите к себе от последнего сна!»

Так, ее страданья множа,

Хор безжалостно поет,

И на лютой смерти ложе,

В ярый огнь, она падет;

Но из пламенного зева

Бог поднялся, невредим,

И в его объятьях дева

К небесам взлетает с ним.

Раскаянье грешных любимо богами,

Заблудших детей огневыми руками

Благие возносят к чертогам своим.

Коринфская невеста

Из Афин в Коринф многоколонный

Юный гость приходит, незнаком;

Там когда-то житель благосклонный

Хлеб и соль водил с его отцом –

И детей они

В их младые дни

Нарекли невестой с женихом.

Но какой для доброго приема

От него потребуют цены?

Он –  дитя языческого дома,

А они –  недавно крещены!

Где за веру спор,

Там, как ветром сор,

И любовь и дружба сметены!

Вся семья давно уж отдыхает,

Только мать одна еще не спит,

Благодушно гостя принимает

И покой отвесть ему спешит;

Лучшее вино

Ею внесено,

Хлебом стол и яствами покрыт.

И, простясь, ночник ему зажженный

Ставит мать, но ото всех тревог

Уж усталый он и полусонный,

Без еды, не раздеваясь, лег,

Как сквозь двери тьму

Движется к нему

Странный гость бесшумно на порог.

Входит дева медленно и скромно,

Вся покрыта белой пеленой:

Вкруг косы ее, густой и темной,

Блещет венчик черно-золотой.

Юношу узрев,

Стала, оробев,

С приподнятой бледною рукой.

«Видно, в доме я уже чужая, –

Так она со вздохом говорит, –

Что вошла, о госте я не зная,

И теперь меня объемлет стыд;

Спи ж спокойным сном

На одре своем,

Я уйду опять в мой темный скит!»

«Дева, стой, – воскликнул он, – со мною

Подожди до утренней поры!

Вот, смотри, Церерой золотою,

Вакхом вот посланные дары;

А с тобой придет

Молодой Эрот,

Им же светлы игры и пиры!»

«Отступи, о юноша, я боле

Непричастна радости земной;

Шаг свершен родительскою волей:

На одре болезни роковой

Поклялася мать

Небесам отдать

Жизнь мою, и юность, и покой.

И богов веселый рой родимый

Новой веры сила изгнала,

И теперь царит один незримый,

Одному распятому хвала!

Агнцы боле тут

Жертвой не падут,

Но людские жертвы без числа!»

И ее он взвешивает речи:

«Неужель теперь, в тиши ночной,

С женихом не чаявшая встречи,

То стоит невеста предо мной?

О, отдайся ж мне,

Будь моей вполне,

Нас венчали клятвою двойной!»

«Мне не быть твоею, отрок милый,

Ты мечты напрасной не лелей,

Скоро буду взята я