На огненной черте - Константин Михайлович Симонов

штаб и там у меня спокойно обсудим, как лучше все это сделать.

К о з л о в с к и й. Зачем? Что ж тут обсуждать?

В а с и н. Как что? Вы говорите со мной, как мальчишка. Если это делать, то делать как следует. Надо захватить штабные документы, карты. Если переходить, надо переходить так, чтобы это ценили; делать это, как взрослые люди, как офицеры наконец, а не как какая-нибудь дрянь. Неужели вы этого не понимаете?

К о з л о в с к и й. Да. Вы совершенно правы, но…

В а с и н. Но вы боитесь, что я вас там выдам? Я мог бы сделать это и здесь, не таская вас в штаб. Не валяйте дурака. Сейчас придет караульный начальник, и пойдем. И скорей, потому что если делать, то делать, нам с вами некогда терять время. Кстати, вот вы — так называемый разведчик, а вы знаете, что сегодня, через полчаса у Южной балки должна туда переходить Анощенко? Вы сообщили это вашему лазутчику? Не догадались, верно?

К о з л о в с к и й. Нет, я догадался, я сообщил. Вы обо мне слишком плохо думаете.

В а с и н. Ну, простите, — если так, то это хорошо.

Входят  к а р а у л ь н ы й  н а ч а л ь н и к  и  к р а с н о а р м е е ц.

Товарищ сержант, смените часового. Тут, очевидно, кто-то подплывал к берегу. Я слышал всплески, а он ничего не слышал — проспал, и арестуйте.

К а р а у л ь н ы й  н а ч а л ь н и к. Есть, товарищ майор.

В а с и н. Я взял у вас в караульном помещении карабин, возьмите его обратно. (Козловскому.) Ну, скорей. (Взглянув на часы.) До рассвета осталось три часа, пошевеливайтесь!

Васин и Козловский скрываются.

Конец второго действия

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Штаб Сафонова. Ночь. За столом, очевидно, после ужина, Г л о б а, П а н и н, л е й т е н а н т. Ш у р а  убирает со стола. Глоба мурлычет себе под нос. Молчание. Лейтенант, вынув из кармана гимнастерки фотографию, разглядывает ее.

Г л о б а. Это что у тебя?

Л е й т е н а н т. Девушка.

Г л о б а. А ну дай.

Все молча, по очереди смотрят на карточку.

Интересная из себя. (Передает Панину.)

П а н и н. Да, красивая. (Отдает лейтенанту.)

Л е й т е н а н т. Полгода не видел. Забыла уже, наверно.

Г л о б а. Дай-ка! (Смотрит еще раз. Отдает карточку.) Нет, не забыла.

Л е й т е н а н т. Не забыла?

Г л о б а. Факт. Очень симпатичная девица. Полное доверие у меня лично вызывает. Не забыла. Ты и беспокоиться брось.

Л е й т е н а н т (смотрит на карточку, Панину). А у вас есть, товарищ старший политрук?

П а н и н. У меня? Где-то есть.

Л е й т е н а н т. Показали бы.

П а н и н. Далеко где-то.

Л е й т е н а н т. Показали бы.

П а н и н (роется в карманах, вынимает карточку). Измялась вся.

Л е й т е н а н т (смотрит). Ишь какая! (Перевертывает.) Простите, тут письмо… Я случайно…

П а н и н. Ничего, тут ничего особенного не написано.

Л е й т е н а н т. А глаза какие! Эта — ждет! Эта непременно ждет…

Входит  С а ф о н о в.

С а ф о н о в (отряхиваясь). Первый снег пошел. (Пауза.) Что, дом вспомнить потянуло? Далеко теперь твой дом, а, писатель?

П а н и н. Далеко.

С а ф о н о в. Глоба, а твоя где фотография, не вижу.

Ш у р а. А ему по его характеру целый альбом нужно возить.

Г л о б а. Вот это уж неверно, Шурочка. Человек я, правда, холостой, но чтобы целый альбом возить, — это нет. Если возить фотографию, так это уж надо одну какую-нибудь, чтобы сердце билось при взгляде, — например, хотя бы вашу. Но вы же мне не подарите?

Ш у р а. Нет, не подарю.

Г л о б а. Ну, вот видишь. Хотя у капитана, впрочем, тоже нет фотографии. То есть она могла бы тут с ним рядом сидеть, да он все отсылает ее от себя.

С а ф о н о в. Ты не трогай этого. Знаешь же, что больше некого…

Г л о б а. А хотя бы меня.

С а ф о н о в. Твое время еще придет. Я тебя на крайний случай держу.

Г л о б а. Это на какой же такой крайний случай?

С а ф о н о в. Крайний случай? А вот если пропадет она, ты и пойдешь.

Молчание.

Теперь еще отсидеться два дня — и порядок. (Панину.) И придется тебе, начальник особого, сдать свои дела и опять в писатели податься.

П а н и н. Да, в газете уже, наверное, думают, что пропал их собственный корреспондент…

Быстро входит  В а с и н, за ним К о з л о в с к и й.

В а с и н. Товарищ капитан, переправилась Анощенко?

С а ф о н о в (взглянув на часы). При мне нет, но сейчас уже, должно быть… А что?

В а с и н. Где, у Южной балки?

С а ф о н о в. Да, а что?

В а с и н. Товарищ лейтенант, соедините со второй ротой! Быстро!

Козловский, стоящий рядом с Васиным, выхватывает револьвер, но Васин, очевидно незаметно следивший за ним, поворачивается, легким движением перехватывает его руку и вывертывает ее. Револьвер падает.

Прежде чем брать в руки оружие, надо уметь с ним обращаться.

С а ф о н о в. Что это значит?

В а с и н. Сейчас. Товарищ Панин, возьмите красноармейцев и выведите его отсюда.

П а н и н (открыв наружную дверь). Дежурный!

Входит  к р а с н о а р м е е ц.

(Отворив дверь в соседнюю комнату.) Идите.

Козловский не двигается.

Ну!

Козловский, Панин и красноармеец выходят.

С а ф о н о в. Что случилось, Александр Васильевич?

В а с и н. Сейчас. (Лейтенанту.) Соединили?

Л е й т е н а н т. Есть. Соединил.

В а с и н (в телефон). Задержите Анощенко, если еще не переправилась. Я спрашиваю: переправили или нет? (Пауза.) Я знаю, о чем можно по телефону разговаривать и о чем нельзя. Переправили или нет? Понятно. (Положив трубку.) Переправили. Опоздал.

С а ф о н о в. Александр Васильевич, может, объяснишь все-таки?

В а с и н. Так точно. Сейчас объясню. (Кивает на дверь, в которую увели Козловского.) Вот этот мой племянник объяснит. Пойдемте.

Сафонов и Васин проходят в соседнюю комнату.

Ш у р а. Иван Иваныч!

Г л о б а. Ну?

Ш у р а. Что же это? Неужели пропадет Валечка? А?

Г л о б а (угрюмо). Молчи.

Ш у р а. Неужели пропадет?

Г л о б а. Молчи.

Ш у р а. Неужели вам даже сейчас ее не жалко, что пропадет?

Г л о б а (хватив кулаком по столу). Молчи об этом. Не будет этого!

С а ф о н о в (показывается в дверях). Глоба!

Г л о б а. Да?

С а ф о н о в. Глоба, одевайся в штатское, скорей. Где оно у тебя?

Г л о б а. На медпункте.

С а ф о н о в. Беги. (Закрывает дверь.)

Г л о б а. Вот и пришел мой крайний случай, Шурочка. (Идет к двери, оборачивается.) Там у тебя, наверно, из-под одеколона пузырек есть, так ты мне водки в него приготовь, чтобы, как переплыву, греться было чем. (Выходит.)

Ш у р а (подходит к столу, где стоит ее машинка, роется в ящиках, достает флакон, задумчиво смотрит на него). Валечкин. Осталось немножко… Все равно теперь…

Входят  С а ф о н о в, В а с и н, за ними, между  П а н и н ы м  и  к р а с н о а р м е й ц е м, К о з л о в с к и й  без пояса, в гимнастерке с сорванными петлицами.

С а ф о н о в. Глоба ушел?

Ш у р а. Да.

С а ф о н о в. Хорошо. (Васину.) Ну что ж. Надо кончать. По-моему, все ясно.

В а с и н. Я не видел его четырнадцать лет, и он значительно изменился. Но все-таки, очевидно, мог бы узнать… если бы был внимательнее. Готов за это понести ответственность.

С а ф о н о в. Да что там ответственность, Александр Васильевич. Подумаешь, из-за такой сволочи расстраиваться. Ну, племянник он тебе, ну и шут с ним. Расстреляем — и