Пять прямых линий. Полная история музыки - Эндрю Гант

не произвела тут решительно никакой сенсации. У них в их злобе не хватило ума даже для того, чтобы написать это все хорошим стилем и выпустить в подобающее время»[824]. Брамс больше никогда не рисковал выступать публично. Однако в своих письмах он продолжил ворчать и жаловаться, назвав одну из листовских премьер 1869 года «новым надувательством Листа», а другую в 1871 году – «монументально скучной, глупой и бесчувственной»[825].

Другой (совершенно иной) столп Новой немецкой школы, Рихард Вагнер, однако, вызывал у Брамса постоянное, хотя и с оговорками, восхищение. Он хранил часть рукописи «Тангейзера», которую приобрел (незаконно, судя по всему) при посредстве композитора Петера Корнелиуса. Брамс называл некоторые части «Валькирии» «особенно прекрасными»; у Зигфрида была «освежающая песня»; «Мейстерзингеры» «заставляют говорить»; «Полет валькирий» – «напряженное удовольствие»[826]. Он старался не выказывать слишком большого восторга в письмах одной из самых стойких антивагнерианок, Кларе Шуман: однако как минимум в его суждениях виден подлинно критический подход, которого не удостоился бедняга Лист. Вагнер, разумеется, отплатил Брамсу тем, что поместил его в особый круг ада, куда попадали все реакционные бумагомаратели-симфонисты. И потребовал назад свою рукопись. Они не были ни первой, ни последней парой композиторов, обменивающихся ударами: однако их артиллерия производила больше дыма, чем огня.

Брамсианцы: Франция и Англия

Музыкальный мир Брамса отображает своего рода осень романтизма, на старых ветвях которого расцветали листья искусного формализма и сдержанной страсти. В каком-то смысле его художественное и эмоциональное мировоззрение было обусловлено похвалой, которую он получил в 20 лет от Шумана как «свежая кровь, над чьей колыбелью несут караул грации и герои»[827]; оно осталось с ним на протяжении всей его долгой верной дружбы с Кларой. Под его просторной сенью возникала пестрая группа композиторов, верных идеалам старины: Дворжак в Чехии и Америке; урожденные американцы, такие как Джон Ноулз Пейн в Бостоне; Камиль Сен-Санс во Франции; и английские видные и часто усатые рыцари, сэр Чарльз Вильерс Стэнфорд, сэр Эдуард Элгар и сэр Чарльз Хьюберт Хейстингс Пэрри.

Главным продолжателем дела Брамса во Франции был Сен-Санс, который (в весьма нефранцузском духе) писал концерты и симфонии, часто используя характерную двухчастную форму, а также листовские по духу симфонические поэмы (самой известной из которых является «Пляска смерти» 1874 года). Сен-Санс прожил достаточно долго для того, чтобы среди его поклонников оказались неоклассицисты вроде Пуленка, а среди недоброжелателей – шенберговские модернисты, в том числе и его ученик Эдгар Варез, который сказал ему: «Я не имею никакого желания превратиться в старый напудренный парик вроде вас!»[828] (Сен-Санс также был первым видным композитором, написавшим киномузыку, – для фильма «Убийство герцога Гиза» в 1908 году). Он даже написал поэму, в которой обвинил себя в недостаточном декадентстве: «Моя муза не решается вкусить этих перезрелых плодов»[829].

У Сезара Франка в XIX веке был свой путь. Ему, ученику Антона Рейха (друга Бетховена), пришлось лезть через парижские баррикады в 1848 году, чтобы попасть на собственную свадьбу. Он был прекрасным органистом и еще более прекрасным пианистом (его огромные руки, как и руки других виртуозов того века, побуждали его насыщать свои пьесы нечеловеческой широты интервалами без какого-либо внимания к способностям простых смертных), чрезвычайно уважаемым педагогом, вдумчивым и новаторским композитором и, по словам Луи Вьерна, «человеком исключительных скромности, простоты, почтения и прилежания»[830]. Его репутация покоится на небольшом, но разнообразном корпусе сочинений: скрипичная соната (которая могла послужить прототипом сонаты Вентейля у Пруста с ее выразительной petit phrase); религиозная песнь Panis angelicus[831] 1872 года (в которой, как и в сонате, встречается его любимый певучий канон в ля мажоре); поздние, элегические три хорала для органа, написанные всего за несколько месяцев до его смерти в 1890 году; Симфонические вариации для фортепиано с оркестром (1885) и симфония ре минор 1889 года, в которой баховский контрапункт соединяется с вагнеровскими гармониями в рамках циклической формы, что в каком-то смысле помещает его в неудобную промежуточную позицию между традиционалистами и прогрессистами: символично, что его жена была в одном лагере, а ученики в другом.

Быть может, еще более необычное соединение гармонических новшеств с традиционной формой можно найти в сочинениях недолго прожившего и мало написавшего ученика Франка Эрнеста Шоссона, чья жизнь оборвалась в результате несчастного случая при поездке на велосипеде в возрасте 44 лет.

К северу от седого Ла-Манша ирландец Чарльз Вильерс Стэнфорд пропагандировал музыку Брамса и других на посту дирижера Кембриджского музыкального общества. В Кембридже почитали музыку многих ведущих европейских светил (Чайковский, Дворжак, Сен-Санс, Бойто и Брух побывали в Кембридже, Брамс и Григ получили приглашение, но не откликнулись), что было одним из важнейших факторов запоздалого усвоения Англией европейских тенденций. Стэнфорд в этом процессе играл видную роль не только как дирижер, но и как влиятельный и разносторонний педагог Королевской академии музыки, хотя многие из его учеников неизбежно взбунтовались против его брамсианского символа веры, так же как и он сам, будучи студентом в Лейпциге, взбунтовался против «выхолощенного» педагогического метода Карла Рейнеке, который «презирает Вагнера… и насмехается над Брамсом…»[832]. (Традиционная партийная принадлежность требовала от музыканта презирать одного или другого, но не обоих.)

Брамсианские симфонии Стэнфорда и его (в разные времена) друга Пэрри полностью затмила музыка человека, своеобразное место которого в музыкальной истории ученый Дональд Митчелл описывает следующим образом: «Это странный, но неопровержимый факт: временной лаг действительно существует, и в силу его английские композиторы часто запоздало приходят к новому для них языку, который повсеместно уже успел всем надоесть. Как еще иначе объяснить поразительные достижения Элгара? Романтическая симфоническая традиция расцвела в Англии позднее, чем где бы то ни было. Благодаря силе искупительного гения Элгара она, пусть и несвоевременно, получила новую жизнь»[833].

Успех пришел к Элгару поздно. Крупные свои зрелые сочинения он написал в годы между появлением его вариаций «Энигма» 1899 года, когда ему уже было далеко за 40, и Концертом для виолончели с оркестром 1919 года, написанным после Великой войны и незадолго до смерти его жены Элис.

К этому вели долгие годы ученичества, во время которых он сделался известен за пределами его любимого, но провинциального Вустершира; отсутствие у него формального образования компенсировалось опытом работы дирижером оркестра местной психиатрической лечебницы и органистом в церкви, а также женитьбой на женщине восемью годами старше и заметно более высокого социального положения. Он был католиком в сердце протестантского общества, знаменосцем эдвардианского мировоззрения, слушавшим раскаты Великой войны