Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Келефа Санне

неожиданные маневры. Другими словами, я стал хипстером, и когда я задумываюсь об этом сегодня, то не вижу причин отвергать это звание. Многие идентичности, гордо признаваемые их носителями, поначалу были оскорблениями. Наверное, те немногие рок-музыканты, которые полвека назад добровольно стали идентифицировать себя как панки, тоже выглядели странно.

Разница, разумеется, в том, что у хипстеров нет своего сообщества, поэтому хипстерская идентичность не сопровождается каким-либо чувством общности. Я думаю, что одна из причин, по которой люди так негативно реагируют на этот термин, заключается в широко распространенном страхе, что старые музыкальные сообщества – кланы – больше не функционируют так, как когда-то, сменившись туманным мегасообществом знатоков, ценящих все на свете и ничего в отдельности. Но, конечно же, хипстеры тоже могут быть всерьез одержимы той или иной музыкой (уж я-то знаю). И странно, что наши клановые музыкальные границы распадаются именно тогда, когда люди тревожатся об усилении трайбализма, особенно политического. Возможно, это не просто совпадение. Я иногда задумываюсь, не подменяют ли сегодня политические убеждения музыкальные как некий постоянный маркер субкультурной идентичности. Возможно, те же люди, которые когда-то спорили о достоинствах безвестных рок-групп, сегодня обсуждают экстравагантные политические кейсы. И, возможно, политические организации сулят им то же чувство принадлежности к сообществу, которое они раньше получали, присоединяясь к сплоченным панк-сценам. Это совсем необязательно плачевное развитие событий, хотя в наши дни, как и тогда, среди истинно верующих наверняка обнаружится немало позеров. Однако подростковый импульс, ставший для панка топливом, не исчез – и то же можно сказать о популярной музыке в целом, по-прежнему главенствующей в умах. Именно в те моменты в истории, когда все, казалось, слушали одно и то же, всегда находились юные смельчаки, посылавшие все это к черту и запускающие что-то новое или хотя бы отчасти новое. Думаю, это всегда будет казаться мне отличной идеей.

5. Хип-хоп

Рэп не обязан ничему вас учить

На середине первой стороны дебютного альбома хип-хоп-дуэта Black Sheep, “A Wolf in Sheep’s Clothing” 1991 года, музыка прерывается протестующими голосами. “Йо, чувак, почему бы тебе не зачитать что-нибудь о подъеме темнокожих?” – говорит один человек. Другой интересуется, почему Black Sheep молчат о “поедании дельфинов”. Еще кто-то упоминает “э-зоновые дыры”, превращая высказывание о загрязнении окружающей среды в скабрезную шутку, возможно, ненамеренно. В ответ на все эти предъявы участники Black Sheep лишь усмехаются. Слушатели хип-хопа часто ожидают услышать в нем важные, правильные слова – сам жанр вроде бы к этому располагает. Но Black Sheep просто записали отличный альбом – чего еще от них требовать?

Люди спорили о хип-хопе с самого момента его рождения, в 1970-е годы в Бронксе. Очень скоро он превратился в самый скандальный жанр в стране, причем этот знак отличия сопутствует ему по сей день, невзирая ни на прошедшие годы, ни на огромную популярность. Становясь сначала просто успешным, затем мейнстримным и, наконец, доминирующим, хип-хоп оставался небезупречен. Он появился в бедных черных кварталах Бронкса и за все годы так и не потерял связи с теми же самыми бедными черными кварталами – только уже по всей стране, а также с бедными и необязательно черными кварталами – по всему миру. Эта связь объясняет некоторые предъявляемые к музыке требования: многие слушатели считали и считают, что жанр должен быть политически сознательным, недвусмысленно революционным, и расстраиваются, когда рэперы оказываются непоследовательны или невнятны в расстановке приоритетов. Хип-хоп-инсайдеры и сторонние наблюдатели часто согласны, что с жанром что-то всерьез не так, но редко согласны, что именно. А рэперы испокон веков склонны произносить речи, которые оборачиваются для них большими неприятностями – для хип-хопа очень важно понятие уважения, или респекта, но закрепился и расцвел он, как раз саботируя требования респектабельности. Лучшие образцы жанра нередко оценивались одновременно как неотразимые и непростительные, причем одними и теми же слушателями, а иногда и самими артистами.

Как и многие другие хип-хоп-герои, участники дуэта Black Sheep были виртуозными трикстерами: эти ньюйоркцы, выросшие в Северной Каролине, слишком горячо любили хип-хоп, чтобы в полной мере принимать его всерьез. Миста Лонж, постоянный продюсер ансамбля, создавал искрометные биты из кусочков старых рок– и R&B-записей. А Дрес, основной рэпер, балансировал между лукавыми остротами и неожиданными проявлениями эрудиции. Даже для описания подернутой алкогольным туманом сцены в ночном клубе он мог подобрать совершенно непредсказуемые слова, а затем произнести их с напускной официальностью:

Когда в свете стробоскопа тебе является красотка,

Чувак, надеюсь, ты видишь ее четко,

Ведь красотка на твоей дороге,

Как в шекспировском монологе,

Может быть или не быть таковой

Несмотря на всю фанаберию, участники Black Sheep хорошо осознавали свое место в меняющейся иерархии хип-хопа, и это не было исключением из правил. Рэп подразумевает осознанность. Певцы могут спрятать слова за мелодией – неважно, банальны они, туманны или таинственны (Пьер Бомарше, французский драматург XVIII века, превратил это свое наблюдение в афоризм: “Что недостойно быть сказанным, может быть спето”). Но тексты рэперов более обнажены, поскольку сама их подача напоминает речь. Именно поэтому рэперы тратят столько времени, объясняя, кто они такие, чем занимаются и почему заслуживают нашего внимания. Ранние рэперы были фактически церемониймейстерами, которых нанимали вести вечеринки, и они-то и ввели в обиход традицию развернуто представляться. Первые строчки первого же куплета первого когда-либо выпущенного хип-хоп-хита, “Rapper’s Delight” проекта Sugarhill Gang 1979 года, включали приветствие: “Я Уандер Майк, и я хочу сказать привет вам // Черным, белым, красным, коричневым, желтым и фиолетовым”. Спустя двенадцать лет в альбоме Black Sheep обнаружилась более гладкая версия того же самого сантимента: “Дрес, Д-Р-Е-С, да, пожалуй, мне пора начать // Если вы не против, я собираюсь в клочья эту песню порвать”. Упоминание собственного имени может быть расценено как хвастовство, но также и как жест учтивости, способ познакомиться со слушателями и настроить их на позитивный лад, как сделал бы любой хороший ведущий.

По тем же причинам рэперы знамениты стремлением вступать во взаимодействие со своими хулителями – они больше, чем певцы, озабочены своей позицией на социальной лестнице, потому что именно эта позиция дает им право (и кредит доверия) высказываться и быть услышанными. Песня “Rapper’s Delight” вызвала гнев рэпера по прозвищу Грандмастер Флэш, чей текст оказался использован в ней без разрешения, – он не преминул выразить свои эмоции и в музыке, и в многочисленных интервью. А двое из самых легендарных рэперов всех времен, Тупак Шакур и Ноториус Б. И. Г., в 1990-е оказались втянуты в яростную распрю. Однако бывали и более тонкие