Книги украшают жизнь. Как писать и читать о науке - Ричард Докинз

самый косвенный. Это все равно как если бы они никогда не существовали. Все следы Большого взрыва исчезнут, навсегда и невосстановимо. Космологи будущего будут отрезаны от своего прошлого и от своего текущего положения, в отличие от нас.

Мы знаем, что находимся среди 100 миллиардов галактик, и знаем о Большом взрыве, потому что нас окружают его свидетельства: красное смещение излучения от далеких галактик говорит нам о хаббловском расширении, и мы экстраполируем его в прошлое. Нам повезло наблюдать эти свидетельства, потому что мы смотрим на юную Вселенную, купающуюся в лучах зари, когда свет еще может дойти от галактики до галактики. Как остроумно пишут Краусс и один из его коллег: “Мы живем в совершенно особенное время… в единственное время, когда мы можем подтвердить наблюдениями, что мы живем в особенное время!” Космологам третьего триллионолетия придется вернуться к несовершенным представлениям начала XX века, когда мы были заперты в пределах одной галактики, которая, насколько мы знали или могли вообразить, составляла всю Вселенную.

Наконец неизбежно плоская Вселенная сплющится дальше в ничто, подобное тому, что было в ее начале. И там не будет космологов, наблюдающих Вселенную, – а даже если бы они и были, им было бы нечего наблюдать. Вообще нечего. Не будет даже атомов. Ничего.

Если вы считаете, что это унылая и безрадостная картина, мне очень жаль. Однако реальность не обязана быть утешительной. Когда Маргарет Фуллер заметила (по-моему, со вздохом удовлетворения): “Я принимаю Вселенную”, – ответ Томаса Карлейля был уничтожающим: “Попробовала бы она ее не принять!” Лично я считаю, что вечный покой бесконечно плоского ничто обладает величием, которое как минимум стоит принимать отважно.

Но если нечто способно обратиться в ничто, может ли ничто прийти в действие и породить нечто? Или почему, если процитировать один богословский трюизм, существует нечто, а не ничто? Здесь мы подходим, возможно, к самому примечательному уроку, усвоенному нами благодаря книге Лоуренса Краусса. Физика не только объясняет нам, как нечто может возникнуть из ничего, – в изложении Краусса она заходит дальше и показывает нам, что “ничто” нестабильно: из него практически неизбежно должно возникнуть нечто. Если я правильно понимаю Краусса, это происходит постоянно: принцип звучит наподобие физической версии “два отрицания дают утверждение”. Частицы и античастицы то возникают, то исчезают, как субатомные светлячки, аннигилируя друг друга и затем вновь воссоздаваясь путем обратного процесса – из ничего.

Самопроизвольное зарождение чего-то из ничего произошло в крупных масштабах в начале пространства и времени, в сингулярности, известной как Большой взрыв, за которым последовал инфляционный период, когда Вселенная вместе со всем, что в ней было, за долю секунды выросла в размерах на двадцать восемь порядков (это единица с 28 нулями – только представьте себе!).

Какая странная, нелепая идея! Ох уж эти ученые! Они не лучше средневековых схоластов, считавших ангелов на кончике иглы или дискутировавших о “таинстве” пресуществления.

Нет, нет, решительно и абсолютно нет. Наука еще многого не знает (и трудится над этим, закатав рукава). Но кое-что из того, что нам известно, мы знаем не просто приблизительно (Вселенной не тысячи, а миллиарды лет): мы знаем это с уверенностью и ошеломляющей точностью. Я уже упомянул, что возраст Вселенной измерен с точностью до четырех значащих цифр. Это достаточно впечатляет, но это ничто по сравнению с точностью некоторых предсказаний, которыми могут поразить нас Лоуренс Краусс и его коллеги. Кумир Краусса Ричард Фейнман указывал, что отдельные предсказания квантовой теории – опять же, основанные на постулатах, которые кажутся настолько странными, что не могли присниться и самому мракобесному богослову, – подтверждаются с такой точностью, что это равнозначно предсказанию расстояния от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса с точностью до толщины волоса.

Богословы могут спекулятивно рассуждать об ангелах на кончике иглы – или что там у них нынче в моде. Может показаться, что у физиков есть свои ангелы и кончики иголок: кванты и кварки, “очарование”, “странность” и “спин”. Но физики способны сосчитать своих ангелов, причем с точностью до ближайшего ангела из десяти миллиардов: ни ангелом больше, ни ангелом меньше. Наука может быть странной и непонятной – более странной и непонятной, чем любая теология, – но наука работает. Она получает результаты. Она может отправить вас на Сатурн, оттолкнувшись по пути от Венеры и Юпитера. Мы можем не понимать квантовую теорию (ей-богу, я не понимаю), но теория, которая предсказывает реальный мир с точностью до десятичных знаков, не может быть ошибочной ни в каком очевидном смысле. В теологии не просто отсутствуют десятичные знаки – в ней отсутствует даже малейший намек на связь с реальным миром. Как сказал Томас Джефферсон при основании Виргинского университета, “профессорам теологии не место в нашем институте”.

Если вы спросите верующих, почему они веруют, вам могут попасться “продвинутые” богословы, которые будут говорить о Боге как об “Основании всего Сущего” или “метафоре межличностного товарищества” либо используют другие подобные уклончивые термины. Но большинство верующих – более откровенно и уязвимо – склоняется к той или иной версии аргумента от замысла или аргумента от первопричины. Философам калибра Дэвида Юма не нужно вставать с кресла, чтобы продемонстрировать фатальную слабость всех подобных аргументов: они требуют объяснить происхождение самого Создателя. Однако понадобился Чарльз Дарвин, отправившийся в реальный мир на корабле “Бигль”, чтобы открыть блестяще простую – и не вызывающую вопросов – альтернативу замыслу. Так обстоит дело в области биологии. Биология всегда была любимой охотничьей территорией адептов естественного богословия, пока Дарвин – непреднамеренно, так как он был добрейшим и милейшим человеком – не изгнал их оттуда. Они бежали на возвышенные пастбища физики и космологии, только чтобы обнаружить, что там их поджидают Лоуренс Краусс и его предшественники.

Законы и константы физики похожи на тонко настроенную инсценировку, предназначенную, чтобы мы появились на свет? Вы считаете, что какой-то актор должен был стать первопричиной всего сущего? Если вы не видите, что не так с подобными аргументами, почитайте Виктора Стенджера. Прочтите Стивена Вайнберга, Питера Аткинса, Мартина Риса, Стивена Хокинга. А теперь можно прочесть и Лоуренса Краусса, который, как мне кажется, наносит этой идее нокаутирующий удар. Даже последний остающийся козырь богослова – “Почему существует нечто, а не ничто?” – скукоживается у вас на глазах, когда вы читаете эти страницы. Если книга “О происхождении видов” стала самым смертельным ударом, который биология нанесла вере в сверхъестественное, мы, возможно, когда-нибудь будем рассматривать “Вселенную из ничего” как ее космологический эквивалент. Заглавие значит именно то, что в ней сказано. А то, что в ней сказано, сокрушительно.

Тезис