Прощание с коммунизмом. Детская и подростковая литература в современной России (1991–2017) - Келли Херолд

автор детских рассказов – арестован по обвинению в растрате и осужден на пять лет колонии; так начинается действие повести. Для Лизы отсутствие отца – тяжелая травма, без него, лучшего друга и защитника, на нее наваливаются тревога и одиночество, не говоря уже об «обычных» для всякого подростка проблемах. Как и во многих других литературных и кинематографических произведениях постсоветской эпохи, в которых потеря отца становится главным двигателем сюжета, эта ситуация символизирует общую ситуацию потери моральных авторитетов и поиска смысла происходящего448.

Первые же строки повести «Где папа?» показывают, насколько нелегко Лизе формулировать свои мысли, выражать их словами – ее гнев, страх, отчаяние и всепоглощающая любовь к отцу передаются через невербальные действия. Она режет апельсин, рисует, слушает музыку или бродит по колено в снегу. Внутренний монолог Лизы состоит из коротких, отрывистых предложений, которые подчеркивают и присущие девочке замкнутость и трудности общения, и те сложности, которые любой подросток испытывает при столкновении с разнообразными проблемами. Само название повести отражает детские интонации внутреннего голоса девочки, но арест отца вызывает необходимость резко повзрослеть, а это очень трудно сделать в ситуации растерянности, стыда и печали. Лиза пытается понять, как изменился ее мир, осознать: происходящее далеко выходит за рамки того, что поддается контролю. С одной стороны, Лиза предстает перед читателем очень необычным подростком, а с другой – она типичнейшая героиня современных российских подростковых произведений.

В настоящей главе мы прослеживаем появление новой прозы для молодежи, рост популярности этих книг и те невероятно важные перемены, которые произошли с детской и подростковой литературой на протяжении почти тридцати лет с конца советской эпохи. По нашему мнению, наиболее интересный материал для понимания воздействия глобализационных процессов на молодежь в сегодняшней России предоставляет именно подростковая литература, которая возникла в этот период. Как и в случае других литературных форм, которые мы обсуждали в третьей и четвертой главах, – рыночной и массовой литературы, интерактивных книг, детской поэзии и литературы нон-фикшн, – окончание советского периода вызвало сильнейшие изменения в подростковой литературе. Мы посвятили отдельную главу этому жанру именно потому, что он отражает наиболее важные перемены в постсоветской отечественной литературе.

Появление новой реалистической прозы для подростков знаменовало рождение нового типа литературы, которая ставила своей целью отразить изменения, происходящие в жизни российской молодежи. Начиная с 2010 года, книг в этом жанре для младших и старших подростков выходило больше, чем детективов, хоррора и фэнтези. Новая подростковая проза была гораздо ближе по темам и стилистическим особенностям к литературе young adult, существующей по всему миру, нежели к советским книгам для подростков; вместе с тем эта новая проза в значительной степени отличалась от американских и европейских произведений для той же возрастной группы. Что важно, эти книги в целом отражали новое видение агентности ребенка, они представляли детей и подростков независимыми индивидуумами со своими взглядами на отношения между людьми, сексуальность, социальные конфликты, историю и их собственное место в окружающем мире. Новые представления о детях и подростках как о самостоятельных и свободных субъектах, способных контролировать свою жизнь, выражались новыми стилистическими приемами и иной точкой зрения, с которой ведется повествование.

Все увеличивающееся внимание к молодежи – одна из заметных новых черт постсоветской культуры; растущее число соответствующих литературных произведений и фильмов, более подробное освещение молодежных тем в средствах массовой информации, начавшееся в 1980‐х годах, уже предвещали этот сдвиг449. Такой поворот событий был чрезвычайно важен, если учесть, что в течение всего советского времени – и даже раньше, начиная с предреволюционных авангардных произведений и особенно с детской литературы 1920‐х годов – основной упор делался на книги для совсем маленьких детей и младших школьников. Как утверждала Сара Панкеньер Вельд, растущий интерес к младенцам и маленьким детям впервые возник как эстетический проект «радикального и революционного обновления», вдохновленного новыми, нетрадиционными художественными формами450. Высокая ценность детского искусства и детской или наивной эстетики, а вслед за этим повышенное внимание государства к детям и их социализации как основе советского проекта оказались невероятно важны для создания нового общества, в котором дети представлялись буквальным воплощением будущего государства. Смена фокуса – переход от младенцев к подросткам в конце советского периода – подчеркивала перемены в самом советском проекте в его последние годы, когда этот проект уже потерял силу, а также куда менее сентиментальное отношение к воспроизводству общественного порядка. Фокус на младенцах и маленьких детях раннесоветского периода в первую очередь выражал важность тщательно спланированной социализации нового поколения с самой первой минуты после рождения – необходимо было, чтобы у молодежи возникли новые, отличные от родительских, представления о жизни. Однако особое внимание к подросткам, начавшееся в позднесоветский период и продолжающееся до настоящего времени, связано скорее с необходимостью осознать, что же современная российская молодежь получила в наследство и как молодым людям вести себя в том мире, который им достался.

Исследовательница подростковой литературы Роберта Трайтс показала, насколько литература young adult отличается от детской литературы. Что самое существенное, в этих книгах на передний план выступают социальные конфликты, проблемы власти и авторитета и те институции, с которыми подросткам приходится бороться, представленные чаще всего семьей, школой, судебно-полицейской системой и социально-классовыми структурами451. Если детские тексты стараются подчеркнуть важность места, занимаемого ребенком в мире, и пытаются обеспечить ребенку ощущение безопасности (постоянно подчеркивая: «все будет в полном порядке»), то подростковая проза делает полностью противоположное: герою-подростку необходимо принять социальные нормы для того, чтобы выжить в мире взрослых, поскольку «социальные институции больше и значительно сильнее, чем индивидуумы»452. Трайтс приводит в пример книгу Мориса Сендака «Там, где живут чудовища» (1963), классический, в ее понимании, пример детского текста, доказывающего безопасность окружающего мира. Герой книги Макс бунтует против родительского авторитета и мечтает стать королем диких чудовищ в далеких джунглях, там, где ему не придется подчиняться принятым нормам поведения и родительским правилам. Он безобразничает, и его отсылают в спальню без ужина. Его мечты становятся явью, он попадает на далекий остров. И что еще утешительней, когда он просыпается (или возвращается), неостывший ужин ждет его в уютной спальне, и ничто больше не омрачает отношений между ним и матерью.

Книги для подростков редко кончаются на столь оптимистической ноте. Согласно Трайтс, в подростковом произведении возможны лишь два исхода: протагонист либо принимает социальный порядок, либо погибает, символически или реально. Другими словами, «подростковая литература пишет не столько о взрослении, сколько о подростковой дилемме – подчинись социальному давлению или умри»453. Многие книги, считающиеся классикой жанра young adult