Мириады языков: Почему мы говорим и думаем по-разному - Калеб Эверетт

в языках индустриализованных обществ обычно короче, чем в языках охотников-собирателей. Слова обычно становятся тем короче, чем чаще употребляются. (Этот вывод почти век назад стал популярным в академических кругах благодаря гарвардскому лингвисту Джорджу Ципфу, и мы еще вернемся к этому утверждению в главе 6.) С учетом этого факта я предположил, что укорачивание числительных обусловлено их большей частотностью в речи больших индустриализированных популяций. Несколько удивляет, что культурные факторы влияют на частотность и форму столь базовых числительных, как «один» и «два». Не столь удивителен ныне установленный факт, что крупные аграрные и индустриальные сообщества обычно располагают бо́льшим количеством числительных, чем маленькие изолированные популяции охотников-собирателей. Подобные индустриальные сообщества намного активнее опираются на сложные числовые понятия, которые являются достаточно недавними инновациями в истории человечества. Поскольку считается, что некоторые виды среды больше способствуют распространению сельского хозяйства, можно интерпретировать эти данные – что числительные «один» и «два» особенно распространены в крупных аграрных сообществах – как весьма косвенный результат вероятностного давления среды. Эта тема тонких вероятностных воздействий средовых факторов на язык, включая культурные факторы, связанные с конкретной средой, привлекает все большее внимание многих ученых[89].

Рассмотрим еще один пример потенциального воздействия среды на слова и на передаваемые ими мысли: языки в теплых краях реже располагают отдельными словами для обозначения arm и hand ('рука целиком' vs 'кисть руки'), что подкрепляется исследованиями лингвиста по имени Сесил Браун. Прежде чем перейти к предполагаемому объяснению этой ассоциации, давайте взглянем на корреляцию, свидетельствующую в ее пользу. Браун исследовал 617 языков, проверяя, есть ли в них разные базовые термины для hand и arm. Очевидно, что в английском они есть, поэтому он был классифицирован как «дифференцирующий» язык, ведь он разграничивает эти как будто бы членимые части тела. Оказывается, многие языки не делают такого разграничения с помощью базовых слов. В действительности 228 из рассмотренных Брауном языков не отделяют hand от arm, а запястье не служит ключевой границей для базовых слов в этих языках. Например, в языке лонволвол, на котором говорят в богатом языками островном государстве Вануату, и hand, и arm именуются va. На языке гур, носители которого живут в Буркина-Фасо, hand будет nu и arm тоже будет nu[90].

Как такие межъязыковые различия могут быть связаны с окружающей средой? Когда Браун исследовал места бытования 389 языков дифференцирующего типа, стало очевидно, что на них говорят по всему земному шару. Напротив, 228 языков из списка недифференцирующего типа бытуют преимущественно в экваториальных или околоэкваториальных регионах. Иными словами, наблюдается сходство с глобальной закономерностью, отмеченной Режье и его коллегами применительно к словам «лед» и «снег». Закономерность, открытая Брауном, географически не столь явственна, но схожа. Вот парадоксальная догадка Брауна, почему эта закономерность существует: «Наличие одежды, прикрывающей руки, существенно повышает различимость частей руки и делает более вероятным их именование отдельными терминами. Вдобавок к этому одежда для кистей, такая как перчатки и варежки, тоже повышает значимость частей руки. Поскольку неэкваториальные зоны, где часто бывает холодная погода, обычно ассоциируются с наличием шитой одежды и другой экипировки для рук, языки, бытующие в этих областях, значительно более склонны лексически различать hand и arm, чем языки экваториальных зон». Хотя это объяснение остается всего лишь гипотезой, данные об именовании руки указывают на еще один способ, которым факторы среды могут влиять на типы слов, используемых в данном языке. И снова мы говорим о вероятностном эффекте среды, и в выборке Брауна из 617 языков существуют исключения из его гипотезы. Но в целом кросс-лингвистические данные подтверждают эту гипотезу.

С помощью инновационного экспериментального метода ученые показали, что некоторые слова пространственного языка тоже адаптивны. Как мы узнали в главе 2, во многих культурах люди описывают пространство вокруг себя, не прибегая к эгоцентрическому подходу, заданному по умолчанию в английском. Вместо того чтобы говорить о «левом» или «правом» относительно себя или слушателя, носители многих других языков скорее упоминают координаты, устанавливаемые геоцентрически. Как я уже отмечал, некоторые особенности окружающей среды, к которым апеллируют в этих геоцентрических системах, специфичны для экологии данной культуры, например, употребление терминов «в гору» и «под гору» широко распространено в некоторых языках жителей горных местностей Центральной Америки и Новой Гвинеи. Тем не менее многие языки в горных регионах не пользуются геоцентрическими терминами как установленными по умолчанию системой координат. Мы не можем точно предсказать, какие пространственные термины будут использоваться в данной культуре, только на основании среды, в которой она развивалась, в особенности потому, что все культуры состоят из людей с одним и тем же базовым строением тела, которое может быть использовано как точка отсчета при сообщении о местоположении объектов. Нам остаются лишь довольно слабые свидетельства того, что среда, в которой бытуют языки, участвует во влиянии на стратегии пространственного мышления, используемые их носителями.

Впрочем, недавно коллектив под руководством Джонаса Нёлле, языковеда из Университета Глазго, разработал новый многообещающий экспериментальный подход к этой теме. Кто-то мог подумать, что экспериментальное исследование этого вопроса потребует логистической задачи возить носителей языка в разные ландшафты вдалеке от их дома. Вместо этого Нёлле решил подойти к вопросу с помощью технологии, которая существует уже достаточно давно, но только недавно была усовершенствована до такой степени, что ее можно теперь применить в подобном эксперименте: виртуальной реальности. Он и его команда разработали виртуальную среду, которую могли осматривать одновременно два участника эксперимента. Испытуемые могли общаться друг с другом, одновременно оставаясь погруженными в виртуальную среду. Там они играли в игру, в которой один участник должен был говорить другому, как отыскать определенные объекты, называвшиеся сферами. Один из участников был «ищущим», то есть должен был собирать сферы. Трудность состояла в том, что он мог видеть сферу, только если она находилась в радиусе пяти виртуальных метров от него. Все, что было за пределами этого расстояния, было для него невидимо, однако видимо для другого участника игры – «направляющего». Направляющий должен был указывать ищущему, куда в виртуальной среде нужно пойти, чтобы найти сферу, примерно так, как, например, сотрудник универсама указывает направление покупателю, который ищет в магазине нужный продукт. Поскольку испытуемые были погружены в виртуальную среду, Нёлле и его команда могли переключаться между двумя созданными ими средами. Одна из них представляла собой виртуальный лес со множеством деревьев на равнине. Другая – склон, похожий на естественный склон горы или холма. Все испытуемые говорили на английском – то есть на языке, в котором обычно используются эгоцентрические указания направлений типа «влево-вправо». Например, в случае с англоговорящим работником магазина, указывающим направление покупателю, мы ожидаем, что он скажет нечто вроде: «Идите прямо по этому проходу, затем поверните налево, и товар будет справа от вас». Важно, однако, что английский позволяет указывать направление и другими способами, неэгоцентричными, что очевидно в таких выражениях, как «к северу», «к югу» или «в гору» и «через гору». Во многих языках (включая, как уже говорилось, цельталь) подобные термины для указания направлений используются регулярно, даже когда направления не связаны с буквальными горами и склонами. Вопрос в том, оказывает ли тип среды систематическое влияние на пространственную терминологию, используемую носителями английского. Если да, то подобные данные в пользу систематического влияния на язык подтвердят идею, что на эволюцию стратегий пространственного мышления как минимум отчасти влияет среда, в которой язык развивается[91].

Команда Нёлле обнаружила, что, независимо от среды, носители английского языка склонялись к обычной, заданной по умолчанию стратегии использования эгоцентрических терминов типа «слева-справа». Это работало для 21 пары испытуемых. Направляющие, как правило, отдавали команды ищущим: повернуть направо, идти прямо, повернуть налево и т. д. Тем не менее во многих случаях направляющие и ищущие пользовались геоцентрическими терминами. Они почти никогда не применяли геоцентрические термины в лесной среде, но пользовались ими значительную часть времени в холмистой местности. Иными словами, пространственные стратегии носителей английского и термины, которые они используют в связи с этими стратегиями, явно диктуются отчасти физической средой, в которой