Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Келефа Санне

Песня “Carolina in My Mind” вышла в конце 1968 года на дебютном альбоме Джеймса Тейлора, изданном Apple Records, лейблом The Beatles. Тейлор обладал располагающим к себе тембром голоса и обаятельной полуразговорной подачей – впрочем, настроение музыки далеко не всегда было легким: в свои 20 лет артист уже успел провести некоторое время в психиатрической лечебнице, а незадолго до выпуска альбом подсел на героин – его борьба с наркозависимостью займет долгие годы. Лирический герой “Carolina in My Mind” скучает по дому (и, вероятно, по дозе): “Эй, милая, небо горит – я умираю, не правда ли? / Я отправляюсь в Каролину моих грез”. В 1973 году журналист Rolling Stone поинтересовался мнением Тейлора о недавней пластинке Джони Митчелл “For the Roses”, довольно безжалостной записи, судя по всему, описывавшей распад отношений. “Было бы очень интересно ее послушать – мне нравится музыка Джони, – ответил музыкант. – Любой, кто пишет песни, пишет, в первую очередь, автобиографические песни. У нее они часто получаются обезоруживающе конкретными”. Это был довольно осторожный ответ, ведь Тейлор был экс-бойфрендом Митчелл, и поклонники задавались вопросом, не он ли вдохновил ее на создание свежих композиций; Rolling Stone брал у него интервью вместе с его новой женой, певицей и автором песен Карли Саймон. Обаяние подобной музыки отчасти основывалось на вуайеризме: людям нравилось слушать честный рассказ о чужой жизни из первых уст даже при том, что истина зачастую оказывалась сложнее. Главным хитом в карьере Джеймса Тейлора в итоге стала песня “You’ve Got a Friend”, достигшая первого места в поп-чарте. Прилипчивая декларация преданности, она сделала певца одним из самых популярных авторов-исполнителей своей эпохи, хотя конкретно в этом случае он был лишь исполнителем – сочинила композицию его добрая знакомая, Кэрол Кинг. Сочинила – и записала в том числе и собственную версию для альбома “Tapestry”, который тоже вышел в 1971 году и вскоре затмил и записи Тейлора, и практически все остальные.

Карьера Кинг – это путь от рок-н-ролла “старого типа” к рок-н-роллу “нового типа”. Вместе с Джерри Гоффином она написала многие самые цепкие хиты начала 1960-х – например, “Take Good Care of My Baby” Бобби Ви или “The Loco-Motion” Литтл Ивы. Но альбом “Tapestry”, записанный после ее переезда на бульвар Лорел-Каньон, звучал очень искренне и даже немного по-домашнему: как будто она, наоборот, из профессионала выросла в любителя. На обложке Кинг запечатлена перед окном, ее частично заслоняет глядящая в камеру кошка. Последней песней с альбома стала “(You Make Me Feel) Like a Natural Woman”, сочиненная для Ареты Франклин, превратившей ее в вечнозеленый хит. По сравнению с взмывающей в небеса версией Франклин, авторский вариант, в котором Кинг аккомпанирует себе на фортепиано, звучал почти как демо-версия – и, возможно, именно поэтому так всем понравился. Альбом “Tapestry” произвел на свет и пару громких радиохитов (“It’s Too Late”, “I Feel the Earth Move”), но вообще-то это была пластинка, которую люди хотели принести к себе домой и жить с ней. Он разошелся одним из самых масштабных тиражей в истории и инициировал более камерную версию рок-звездности: в песнях с “Tapestry” Кинг общалась со слушателями как со своими конфидентами, делясь с ними сокровенным и давая советы. “Ты поймешь, да-да, поймешь, что прекрасна, подобно своим чувствам” – эта строчка была бы вполне уместна в любом из мотивационных хитов, попавших в поп-чарты уже в нашем столетии.

Кэрол Кинг редко давала интервью. Иногда ее описывали как часть движения “освобожденных женщин”, возглавивших музыкальный бунт. В этом суждении отражалось то обстоятельство, что авторы-исполнители в самом деле нередко оказывались женщинами – в отличие от представителей более шумных разновидностей рок-н-ролла. Сама категория “автор-исполнитель” была весьма гибкой: Джони Митчелл и Карли Саймон нередко объединяли под этой вывеской, например, с нежными певицами вроде Линды Ронстадт, которая была, в основном, просто исполнительницей – ее хиты с явным влиянием кантри чаще всего представляли собой кавер-версии, а не оригинальные композиции (среди композиторов, писавших для Ронстадт, выделяется Карла Бонофф, выпустившая свой собственный прекрасный, но недооцененный дебютный альбом в 1977 году). Джуди Кутулас, историк и публицистка, предположила, что мир авторов-исполнителей был, “по мнению критиков, феминизированным пространством” и что сам формат помог “преодолеть разрыв между сексуальной и феминистской революциями”: во многих песнях не воспевалась свободная любовь, а описывались трудности в романтических отношениях. Кутулас увязала подъем жанра с введением с 1970 года законов о разводе по обоюдному согласию в нескольких американских штатах. В кавер-стори журнала Time о Джони Митчелл и других “женщинах в рок-музыке” авторы сетовали на то, что “у женщин в рок-музыке редко бывают счастливые браки” – впрочем, это было во многом справедливо и для мужчин в рок-музыке. Когда Rolling Stone поинтересовался у Джеймса Тейлора в 1973-м, зачем он связал себя брачными узами с Карли Саймон, тот с иронией ответил: “Нам всегда говорили, что так надо!” – намекая на песню Саймон “That’s the Way I’ve Always Heard It Should Be”, в которой женщина как раз размышляет о браке и о тех печалях, что он, как правило, приносит.

Мир авторов-исполнителей пересекался с миром так называемого софт-рока – здесь мягкость подачи превозносили не за то, что с ее помощью можно более тонко и искренне выразить внутренний мир артиста, а просто так, саму по себе. Ярлык “софт-рок” приклеился к Ронстадт и к некоторым музыкантам ее аккомпанирующего состава, которые в один прекрасный день вырвались из-под ее крыла и основали одну из самых популярных рок-н-ролл-групп в истории: The Eagles. Критики были равнодушны к музыке The Eagles, особенно те, кто полагал, что “легкий для восприятия рок-н-ролл” – это оксюморон. Но термин “софт-рок” часто подразумевал не только сдержанность в выразительных средствах, но и, наоборот, расширение оптики: музыканты смешивали рок-н-ролл не только с кантри, как The Eagles, но и с R&B и джазом. Софт-роком можно было назвать, например, творчество дуэта Steely Dan, чьи гладкие композиции выделялись благодаря выдающемуся техническому мастерству исполнителей, а также хитроумным текстам с двусмысленными намеками. “Я ползу змеей по пригородным улицам”, – пел Дональд Фейген в сопровождении подобающе скользкого грува (десятилетия спустя самые гладкие, прифанкованные софт-роковые записи 1970-х придумали классифицировать как “яхт-рок” – новый термин придал им несколько китчевую аутентичность).

Однако в большинстве разговоров о рок-н-ролле слог “хард” звучал более комплиментарно, чем “софт”. В “Иллюстрированной истории рок-н-ролла” журнала Rolling Stone, изданной в 1980 году, Дэйв Марш критиковал всеми любимые альбомы Нила Янга 1970-х годов за то, что они, в сущности, недостаточно рок-н-ролльны. Записи с Buffalo Springfield и с Crosby, Stills, Nash & Young в 1960-е сделали Янга рок-звездой, но в 1970-е, писал Марш, он превратился в “автора-исполнителя типа Джеймса Тейлора или Джони Митчелл”. Критик полагал,