Белая Богиня - Роберт Грейвс

владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновения, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся Вселенная. Там фригийцы, первенцы человечества, зовут меня Пессинунтской матерью богов, тут исконные обитатели Аттики – Минервой Кекропической, здесь кипряне, морем омываемые, – Пафийской Венерой, критские стрелки – Дианой Диктиннской, трехъязычные сицилийцы – Стигийской Прозерпиной, элевсинцы – Церерой, древней богиней, одни – Юноной, другие – Беллоной, те – Гекатой, эти – Рамнузией, а эфиопы, которых озаряют первые лучи восходящего солнца, ари и богатые древней ученостью египтяне почитают меня так, как должно, называя настоящим моим именем – царственной Изидой. Вот я пред тобою, твоим бедам сострадая, вот я, благожелательная и милосердная. Оставь плач и жалобы, гони прочь тоску – по моему промыслу уже занимается для тебя день спасения. Слушай же со всем вниманием мои наказы. День, что родится из этой ночи, день этот издавна мне посвящается. Зимние непогоды успокаиваются, волны бурные стихают, море делается доступным для плавания, и жрецы мои, спуская на воду судно, еще не знавшее влаги, посвящают его мне, как первину мореходства. Обряда этого священного ожидай спокойно и благочестиво…»[77]

Весьма схожая латинская молитва содержится в английском травнике XII в. из коллекции Харли (Brit. Mus. MS Harley, 1585, ff 12v—13r)[78]:

«О божественная Гея, о богиня, о матерь-природа, дарующая жизнь всему сущему и заново выводящая на небо солнце, что ниспослала ты всем народам… Хранительница небес, и моря, и всех богов, и всех сил… По мановению длани твоей вся природа затихает и погружается в сон… Да и радостный солнечный свет пробуждаешь ты по воле своей и лелеешь все живое с материнской заботливостью… А когда смертный покидает сей мир, дух его возвращается к тебе. Воистину справедливо наречена ты Великой матерью богов; ты победительница, имя тебе – Виктория. Ты наделяешь силой смертных и богов… Без тебя ничто не появляется на свет и не обретает совершенства; могущество твое безгранично, о царица богов. Богиня, я преклоняюсь пред тобою, я взываю к тебе; соблаговоли ниспослать мне то, о чем я умоляю, дабы я возблагодарил тебя, о божественная, с тою верой, с коей надлежит чтить тебя.

А ныне я обращаю мольбы и к вам, силы и травы, и к вашему могуществу. Заклинаю вас, тех, кого породила Гея – Матерь Всего Сущего, и кого даровала как целительное средство всем смертным, и кого наделила властью, – окажите свои благодеяния смертным. Вот о чем молю, вот как заклинаю вас: явите нам свои добродетели, ибо создавшая вас сама дозволила мне взывать к вам, заручившись спасительной помощью владеющего искусством врачевания; а посему, о травы, ниспошлите исцеление милостью божественных сил…»

Трудно сказать, как именовали английские язычники XII в. бога врачевания, однако его явно связывали с богиней, к которой обращена молитва, те же отношения, что и Асклепия с Афиной, Тота с Исидой, Эшмуна с Иштар, Диан Кехта с Бригитой, Одина с Фрейей, Брана с Дану.

Глава пятая

Загадка Гвиона

Медленно обдумывая свои сложные мифологические построения, я вновь вернулся к «Поэме о Талиесине» («Hanes Taliesin»), загадочному стихотворению, с которым Талиесин в начале «Повести» обращается к королю Мэлгуну. К этому времени я уже подозревал, что Гвион называет в качестве повода к войне деревьев пса, чибиса и оленя, чтобы скрыть в этой загадке новую, Гвидионову тайну деревьев, в которую ему каким-то образом удалось проникнуть и которая наделила его несказанным поэтическим мастерством. Внимательно перечитав стихотворение, я вскоре осознал, что здесь, как и в «Битве деревьев», Гвион предстает не легкомысленным витией, а истинным поэтом и что, если Хейнин и его собратья-барды, как утверждается в «Повести о Талиесине», владели только «латынью, французским, валлийским и английским», ему, по его собственным словам, были также хорошо знакомы ирландская классика, греческая и древнееврейская литература:

Tracthator fyngofeg

Yn Efrai, yn Efroeg,

Yn Efroeg, in Efrai.

Кроме того, я осознал, что под маской шутовства он скрывает святотатственную с точки зрения Церкви древнюю религиозную тайну, но утаивает ее не настолько тщательно, чтобы ее не разгадали хорошо образованные собратья-поэты.

Вместо имени «Талиесин» я использую здесь «Гвион», подчеркивая, что Талиесин из «Повести о Талиесине» и исторический Талиесин конца VI в. для меня разные лица. Первый – чудесное дитя, второй – подлинный автор нескольких поэм в «Красной книге из Хергеста»; Ненний, излагая родословие королей саксов VII в., отметил его в числе тех, кто «прославился стихами на языке бриттов». Первый Талиесин в конце VI в. немало времени провел при дворе различных правителей и принцев: Уриена Кинварха, Оуэна ап Уриена, Гваллага ап Лэнега, Кинана Гарвина ап Брохвайла Искитрога, короля Поуиса, и верховного короля Риана ап Мэлгуна, пока того не убили в пьяной драке Койлинги[79]; всем им он сочинял панегирики. Вместе с Рианом Талиесин участвовал в первом походе против северян, поводом для которого послужило убийство Рианом Элидира (Гелиодора) Мвинваура и ответное нападение на владения Риана Клидно Эйддина, Ридерха Хела (Хена) и других, после чего мстительный Риан предпринял полномасштабную кампанию против северных соседей. Талиесин называет англичан «инглами» («Eingl») или «дейрианцами» («Deifyr»)[80] и столь же часто именует их «саксами», а валлийцев – не «кимрами», а «бриттами».

В своих «Лекциях по древневаллийской поэзии» Ивор Уильямс, величайший из ныне живущих текстологов, исследовавших поэмы Талиесина, в результате анализа их стиля приходит к выводу, что фрагменты «Повести» в своей оригинальной форме существовали в IX в. Я не стану оспаривать ни это мнение, ни заключение, что автор был клириком, испытывавшим симпатии к язычеству и хорошо знавшим ирландскую культуру. Однако я вынужден не согласиться с его точкой зрения, согласно которой поэмы лишены «даже тени мистицизма, а все их пустое многословие с легкостью можно объяснить тем, что Талиесин просто рисуется, – ни дать ни взять Кенгуру из сказки Киплинга. Ему просто не оставалось ничего иного! Приходилось играть эту роль».

Как ученому Уильямсу, безусловно, ближе более древний Талиесин, прямой и недвусмысленно выражавшийся придворный бард, который напоминал скандинавского скальда. Однако для меня главное в «Повести о Талиесине» – не всеведение, которым шутливо похваляется псевдо-Талиесин, а удивительный факт: некто, называющий себя Маленьким Гвионом, сыном Гуранга из Лланвайра в Кэйриньоне, бедный и незнатный, случайно открывает для себя древние тайны и мистериальные культы и,