Пять прямых линий. Полная история музыки - Эндрю Гант

Racine[1272], впервые исполненная в 1866 году, была написана им в 19-летнем возрасте, плод его карьеры церковного органиста, которая однажды чуть не прервалась, когда он явился к мессе в вечернем костюме, в котором накануне был на балу. В 1871-м в возрасте 26 лет он принял пост в парижском Сен-Сюльпис, где он и титулярный органист Шарль-Мари Видор импровизировали на двух органах, стараясь подловить друг друга под сводами нефа внезапными переменами тональности и при этом не привлечь внимания священников внизу. Также в 1871 году Форе вместе с другими коллегами-композиторами основал Société Nationale de Musique[1273] с целью исполнения новой музыки. В 1874 году он сменил место за органом, перебравшись в церковь Мадлен. В 1877 году состоялись премьера его первой сонаты для скрипки, производство в хормейстеры Мадлен, а также короткий страстный роман, который нашел отражение в трех песнях того времени, в том числе и невероятной неторопливой «Après un rêve» («После сна»). Вместе с Сен-Сансом он отправился в Веймар, чтобы занести свое имя в гостевую книгу Листа, и в Байройт, чтобы услышать музыку Вагнера: в письме домой он сообщал, что «Кольцо нибелунга» «не самое веселое дело… сочинение до того сокрушительное, что становится почти покаянным»[1274]. Пища в доме мадам Вагнер ужаснула его парижский вкус. Вернувшись домой, оба француза ехидно спародировали темы из «Кольца» в своих «Souvenirs de Bayreuth»[1275] (около 1888 года) для фортепиано в четыре руки.

В 1883 году он женился на Мари Фремье. Вскоре родились два сына. Однако внутренний horreur du domicile[1276] вынудил его продолжать странствовать, работая в отелях и приютах и постоянно заводя романы. Он писал Мари:

Да, я куда более счастлив в Париже, но когда я в самом деле оказываюсь в Париже, я бы предпочел быть в любом другом месте мира… такой я бесчувственный человек… Как часто я размышлял над тем, для чего существует музыка! Что она такое? И что я пытаюсь в ней выразить? Каковы мои чувства? Каковы мои идеи? Как я могу выражать то, чего не понимаю сам?[1277]

В 1892 году директор Парижской консерватории Амбруаз Тома угрожал сложить с себя полномочия, если Форе станет профессором композиции – пост, который он в итоге получил после смерти Тома в 1896 году, возглавив, подобно Стэнфорду в Англии, отборный влиятельный класс.

Позже Форе размышлял о «самой благодарной уверенности, о полном забвении себя, нирване индусов или же нашем вечном реквиеме»[1278]. Он начал сочинять Католический реквием в конце 1880-х годов и работал над ним многие последующие годы. Католическая литургия давала композиторам определенную свободу выбора последовательности текстов для реквиема: Форе вместо грома последней трубы выбрал покой и вечность.

В 1905 году Форе стал директором консерватории после скандала, связанного с тем, что его ученик Равель не получил Римскую премию: Форе оживил ее репертуар новой музыкой Вагнера и Дебюсси и старой музыкой Рамо, сделав ровно то, чего так боялся Тома. Сочинял он, как и прежде, по большей части в разъездах («Меня до смерти утомили немцы», – сказал он Мари после очередной поездки, «и я страдаю музыкальным несварением»)[1279]. Прославленный и знаменитый, он встречался со всеми ведущими композиторами, от Элгара и Штрауса до Копленда, Альбениса и молодых львов Шестерки. К несчастью, он страдал от развивающейся глухоты, отмечая: «Я с ужасом думаю о проблемах с тем самым чувством, которое ценю более всего»[1280]. В 1922 году Французское государство почтило его беспрецедентными знаками общественного признания.

В его поздних письмах слышна прощальная интонация: он вспоминает, что верный Сен-Санс всегда порицал его за недостаток амбиций; репутация сложилась слишком поздно, когда это уже не имело для него ни цены, ни значения; он горд «наивностью», благодаря которой он всегда был на стороне «людей, на которых смотрят свысока»; он был «немногословным человеком… даже в детстве»[1281]; он шлет страдающей Мари поцелуй. Он умер в 1924 году в возрасте 79 лет.

В 1906 году Форе следующим образом описал свой метод сочинения:

Мне пришли на ум очертания своего рода ритмической темы испанского танца… эта тема развилась сама по себе, гармонизировалась множеством способов, видоизменилась и обросла модуляциями, она фактически взросла сама по себе… сколь странна эта бессознательная работа ума, эта точная обработка идеи![1282]

Насколько это все далеко от брамсовского процесса сочинения или же шенберговского контроля: когда его сын Филипп прислал ему прозаический анализ его Первой сонаты для скрипки ля мажор (1876), он счел его результат «очаровательным», однако добавил: «Вынужден признаться… ничего подобного я не думал и никакая посторонняя мысль не будоражила меня».

Характерными приметами его техники являются подвижная, блуждающая тональность (Реквием), аккуратное использование модальности (песня «Лидия») и мелодия, которая разворачивается неторопливо и безмятежно. Он говорил о новациях Вагнера: «Они проходят сквозь меня как вода сквозь песок»[1283]. Он был кротчайшим из поколения кротких, спокойный голос в неспокойные времена.

Дебюсси

По занятному (и весьма французскому) совпадению Форе и Дебюсси написали очаровательные фортепианные пьесы для двух девочек, которых звали Долли и Шушу: девочки были сестрами по матери, дочерями Эммы Бардак. На одной из фотографий Форе сидит с Долли за фортепиано в элегантной парижской мастерской, где сочинялась музыка, подавали чай, обсуждалась политика и начинались романы: через высокую деревянную дверь вот-вот войдет знаменитая принцесса, нервная американская наследница в поисках мужа или же матрона средних лет, сбежавшая от своего; тревоги же, связанные с делом Дрейфуса и надвигающейся Великой войной, скрыты плотными шторами.

Клод Дебюсси редко рассказывал о своем детстве, которое было бедным и бесприютным. Некоторое время он провел на юге Франции со своей тетушкой Клементиной и ее женатым любовником: Дебюсси вспоминал «норвежского плотника, который пел день и ночь, – что-то из Грига, возможно?»[1284]. Получив уроки фортепиано, он поступил в 1872 году в Парижскую консерваторию, в которой оставался двенадцать лет: его рано стали хвалить за его игру («будущий виртуоз»)[1285] и куда менее поощрять за упражнения с гармонией («беспорядочно»; «легкомысленно»)[1286]. В 1879 году он получил странную работу: ему пришлось играть для замужней женщины (и любовницы французского президента) в замке Шенонсо. Сходное занятие ему предложили в роскошном артистическом доме русской вдовы Надежды фон Мекк, патронессы Чайковского. Дружба с семьей Васнье предполагала, что он будет давать уроки двум маленьким детям («безобразный учитель», вспоминала восьмилетняя Маргарита)[1287].