Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов

жизни. Правда, что тогда я уже не вникал и не интересовался. Но все-таки молодец парень!»

«Вечный студент» Геккельман оказался настолько талантливым провокатором, что когда под именем Ландезена он вошел в 1889–1890 годах в Париже в сношения с кружком русских террористов, то не был узнан никем, в том числе и Бурцевым. От русских эмигрантов, живших в Париже, он узнал явки петербургского народовольческого кружка, который и был весь арестован по его доносу.

ПОЛИЦЕЙСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ ДЛЯ ТЕРРОРИСТОВ

План покушения на Александра III. — Создание лаборатории для бомбистов. — Народоволец Степанов об опытах с бомбами. — Инициатива Бурцева. — Деньги на бомбы от богатого дядюшки — Приезд Л. в Россию. — Контакты Миллера с питерскими народовольцами. — Отзыв П. Дурново об агенте Л. — Решение Бурцева и Раппопорта вернуться в Россию. — На волоске от разоблачения. — Аресты в Поволжье. — Неожиданное появление «студента» в Париже. — Свидание назначено в Ренси. — Арест террористов на месте испытания бомбы. — Слежка Рачковского за группой «сотрудника Л.». — Исчезновение из Парижа. — Парижский процесс по делу русских террористов — Догадки Бурцева о личности провокатора. — Л. Менщиков о подноготной франко-русского союза. — Преступная деятельность заграничных агентов Департамента полиции. — Царские награды. — Крещение в православие.

Вершиной полицейских успехов Ландезена во второй половине 1880-х годов стало, несомненно, дело «парижских бомбистов». Инициатором разработки был его непосредственный начальник — Рачковский, настойчиво подталкивавший своего ученика и подопечного к сближению с наиболее радикальной частью русской революционной эмиграции, от которой, собственно, и исходила угроза трактов.

Рачковский поставил Ландезену задачу вовлечь эмигрантов террористического настроения в какое-нибудь боевое предприятие. Вместе со своим шефом Ландезен разработал провокационный план мнимого покушения на жизнь Александра III и на одном из тайных собраний подбросил народовольцам эту идею. Более нелепой идеи, казалось бы, придумать было трудно. Однако предложение провокатора приняли. Согласно этому плану, он при участии народовольцев-террористов Накашидзе, Теплова, Степанова, Кашинцева, Рейнштейна и других организовал в Париже лабораторию по изготовлению бомб для террористического акта. Правда, непосредственный участник предприятия Евгений Степанов в своих воспоминаниях говорит об этом очень туманно. Дескать, он и его товарищи всего лишь готовились к революционной работе непосредственно в России, предпочитая не поднимать вопроса о предполагаемом ее характере. Впрочем, поскольку необходимым, условием предстоящего возвращения на родину члены кружка считали непременное овладение секретами изготовления бомб и метательных снарядов, постольку иллюзий относительно характера будущей революционной деятельности у них не возникало. Идея научиться изготовлять взрывчатые вещества и метательные снаряды возникла у части радикально настроенной эмигрантской молодежи, собиравшейся рано или поздно возвращаться в Россию, совершенно независимо от Ландезена, причем сразу в двух кружках. В один из них, куда входил, в частности, Борис Рейнштейн, Ландезен был вхож еще с 1887–1888 годов. О существовании другого кружка (Степанов, Кашинцев, химик Лаврениус и другие) ему стало известно только в начале 1889 года. Ввел его сюда Бурцев, который в своих воспоминаниях предпочел обойти этот явно неприятный для него эпизод. Зато другой участник этих событий — Степанов — рассказал об этой истории весьма подробно:

«И вот, совершенно независимо друг от друга и почти одновременно, в двух кружках парижских эмигрантов, состоявших из лиц хоть и знакомых между собой, но организационно ничем не связанных, было приступлено к производству опытов по приготовлению взрывчатых веществ и снарядов. Однако, благодаря крайней скудости материальных средств, опыты наши приходилось производить в чрезвычайно скромных размерах. Необходимые нам материалы и приспособления удавалось добывать в весьма ограниченном количестве, и дело наше двигалось очень медленно. Еще хуже стоял вопрос в смысле организации поездок, в конце концов, и общего нашего переезда в Россию. Тут уже требовались довольно значительные средства. А наша кружковая касса была абсолютно пуста. В таком положении находились мы сами и наша затея, когда на нашем горизонте появился Ландезен, или „Мишель", как его фамильярно называли некоторые из наших знакомых и приятелей».

Инициатива введения Ландезена в кружок, к которому принадлежал Степанов, всецело принадлежала, по его словам, Бурцеву. Именно Бурцев предложил познакомиться со своим приятелем — «бывшим народовольцем, который по разным обстоятельствам временно отошел от движения, уехал из России и даже поступил в какое-то высшее агрономическое учебное заведение, где и пребывает в настоящее время; он мало соприкасается с русской колонией, совершенно не сошелся со средой французского студенчества и благодаря тому, что, будучи сыном одного варшавского банкира, обладает более чем достаточными средствами, ведет рассеянный образ жизни парижского бульвардье».

Уставшие от безденежья члены кружка охотно согласились на заманчивое предложение Бурцева и отправились знакомиться к Ландезену, жившему в это время на правом берегу Сены. Придя к нему, они очутились в помещении, представлявшем собою меблированную квартиру из нескольких комнат, со студенческой точки зрения, пожалуй, не лишенную даже некоторой роскоши. Хозяин ее, предупрежденный о посещении, ждал гостей с приличествующим сему случаю угощением. Знакомство состоялось. Вскоре после этого Бурцев сообщил, что разговаривал с Мишелем о планах возвращения в Россию, о том, что «в виде подготовительной меры к этому желательно по возможности обстоятельнее изучить фабрикацию взрывчатых веществ и снарядов, чтобы быть во всеоружии в этом отношении по приезде туда». Ландезен отнесся к этому сочувственно и обещал материально помогать. Нечего и говорить, с каким энтузиазмом было встречено в кружке это сообщение Бурцева.

Когда поднялся вопрос о необходимых для этого деньгах, Ландезен вызвался достать нужную сумму у «своего богатого дядюшки». Деньги на организацию лаборатории между тем были отпущены ему «дядюшкой» Рачковским. Вскоре Ландезен, заявившись в кружок, вступил в непосредственные переговоры с его членами о своем участии в деле, выложив перед ошалевшими эмигрантами свои тысячи, которые он передавал в их полное распоряжение.

«Тут мы, — признает Степанов, — как и подобало русским интеллигентам, говоря попросту, опростоволосились. Вместо того чтобы выбрать кассира из своей среды и взять предложенные нам деньги в свое распоряжение, мы постеснялись проявить такую сухую деловитость по отношению к человеку, столь великодушно раскошелившемуся перед нами, и единогласно предложили кассирство ему самому, чем мы, помимо всего прочего, сразу же сделали его равноправным членом нашего кружка. Ландезен как будто только и ждал этого и охотно согласился на наше предложение. Он сразу заговорил о том, что при случае и сам не прочь съездить в Россию, где у него еще не порвались окончательно старые революционные связи».

Ландезен сделался частым посетителем химической лаборатории. Являлся он туда всегда одетый с иголочки, в светлых костюмах, надушенный, в цилиндре и в перчатках, которые он часто не снимал в течение всего времени пребывания.

Несмотря на то что охранка и Заграничная агентура