Царские и шамилевские крепости в Дагестане - Булач Имадутдинович Гаджиев

Ахульго. Ф. Рубо.

Наступал новый день, и Шамиль видел, как его товарищи по борьбе, простые горцы, проникнутые беззаветной любовью к родине, продолжали сражаться, показывая чудеса храбрости. И снова он шел к бойцам, снова вместе с ними бился с врагами.

На Ахульго отличались и женщины, которые, как писал будущий начальник штаба всей Кавказской армии Милютин, «и в плену покушались на солдат». В тесном ущелье между обоими Ахульго лежали сотни погибших мюридов Шамиля и, как свидетельствует тот же Милютин, «большое число их неслось по реке».

… Итак, на рассвете 17 августа, едва по ахульгинским утесам скользнул первый луч солнца, как по естественной крепости одновременно ударили все 30 пушек. Гора окуталась пылью и дымом. Земля дрожала под ногами. Стоило только замолчать орудиям, как солдаты бросились в новый, по счету третий штурм. Передовые укрепления Нового Ахульго оказались в их руках. Шашки мюридов разбивались о приклады ружей, росла гора трупов. Бой шел до полудня.

Чувствуя, что еще немного и Новое Ахульго падет, Шамиль приказал вывесить белый флаг. Он дал согласие на переговоры. Выстрелы и крики «Ура», с одной стороны, и пение «Ла иллага!», с другой, постепенно прекратились.

18 августа на Ахульго взобрался полковник Пулло со свитой. Он был уполномочен говорить от имени Граббе. Шамиль вышел к парламентерам. Перед тем как появиться царскому офицеру, оставшиеся в живых женщины и девушки были одеты в черкески и вооружены. Мухаммед-Тахир сообщает: «Этим он хотел показать… что он еще не так слаб и, что в случае чрезмерных их требований, он может причинить немало хлопот и забот»[58].

Пулло явился с внушительной охраной. Было жарко, и подъем утомил полковника. Поздоровавшись, он предложил Шамилю сесть. Имам выполнил просьбу, но будто нечаянно подложил под себя полу шинели.

Шамилю вручили письмо. Четыре его пункта категорически требовали:

1. Шамиль предварительно отдает своего сына аманатом.

2. Шамиль и все мюриды, находящиеся ныне в Ахульго, сдаются русскому правительству; жизнь, имущество и семейства их остаются неприкосновенными; правительство назначает им место жительства и содержание; все прочее представляется великодушию русского императора.

3. Все оружие, находящееся ныне на Ахульго, забирается как трофей. 4. Оба Ахульго считать на вечные времена землею императора Российского, и горцам на ней без дозволения не селиться[59].

Каждый пункт читали громко и по несколько раз, чтобы все поняли смысл, вложенный в них. Недвусмысленное содержание письма Граббе защитники приняли с возмущением и проклятиями. Видя такой оборот, Пулло устно объявил Шамилю, что с ним хочет встретиться сам император. Услышав это, имам воскликнул: «Слышите, братцы, нам предлагают доверчиво вложить свою шею в ярмо… их царя. Я вам говорил, что из этих переговоров ничего не выйдет…»[60].

Шамиль согласился встретиться с Граббе, но потребовал, чтобы генерал сам явился к нему. Генерал может привести с собой тысячу телохранителей, а он, Шамиль, приведет только сто человек. Пулло стал доказывать, что это невозможно, что для такой встречи необходимо личное разрешение самого царя. В разговор вмешался Бартыхан – дядя Шамиля. Он сказал, что имам и другие руководители восставших посоветуются со стариками и решат, как поступить дальше.

В это время протяжно запел мулла, приглашая к полуденному намазу. Шамиль вернулся со своими людьми в Ахульго. Пулло же отправился с докладом к Граббе.

Создалось безвыходное положение: сдаться Шамиль не мог, да этого не позволили бы и его соратники. Но защитники не могли бесконечно сражаться: с каждым днем бедствия, о которых уже шла речь, усиливались. Ради передышки измученных защитников крепости Шамиль выдал царскому командованию в качестве заложника старшего сына Джамалутдина. Имам потребовал, чтобы ему самому дали возможность уйти в горы, обещая больше не браться за оружие. Сына он просил передать на воспитание чиркеевскому старшине Джамалу. Трехдневный срок перемирия истекал.

Граббе требовал Шамиля к себе. Тот отвечал письмом: «… Итак, откровенно говорю от имени не только своего, но и всех здешних жителей, прошу вас не требовать меня… Не какая-нибудь прихоть или другое помышление удерживает меня от этого, я уже являлся к Вашему помощнику и прежде бывал у разных начальников, следовательно, без всякого опасения мог бы явиться и к Вашему превосходительству. Но около Вас есть мусульмане, имеющие со мною жестокую вражду. Я опасаюсь их и по обычаю края стыжусь их… Убедительно прошу Вас… не возлагать на меня того, чего теперь снести я не могу… Я… отдал Вам в залог верности любимого сына, которого никогда и никому не отдавал…»[61].

В конце письма имам просил быть благосклонным к его парламентерам и «не ввергать их снова в уныние».

В тот же день, 19 августа 1839 года, Шамиль послал второе письмо. Он благодарил Граббе за теплые слова в его адрес, переданные через парламентеров, и уверял генерала, что будет жить в Гимрах и не мешать никому. Но что уехать тотчас из Ахульго он не может. Ему нужен месячный срок. Шамиль просил верить ему: «Я вручил Вам моего сына, – писал он. – … Все остальное лично объяснят Вам вторично посылаемые мною поверенные мои». Таким образом, ни та, ни другая сторона каких-либо новых предложений не сделала. Хотя стояли солнечные дни, и было жарко, генерал знал, что скоро начнутся дожди, дороги станут непроходимыми, и тогда его войска могут сами оказаться в ловушке. Условий имама он не принял, решив взять Ахульго штурмом.

21 августа истек срок перемирия. Рано утром по крепости ударили пушки. Защитники гибли в развалинах, но отчаянно сопротивлялись. Солдаты обратили внимание на странное движение людей. Потом узнали: исполнялся последний приказ Шамиля: «Всем перейти в Старое Ахульго!». Женщины и дети бежали из Нового Ахульго. Поражало, что люди несли с собой имущество. Вероятно, надеялись сражаться и дальше. Наступающие ворвались в окопы горцев. Первым был унтер-офицер Куринского полка

Я. Костенецкий, бывший студент Московского университета. Закипел отчаянный бой. Та и другая сторона ожесточились. Кто-то громко кричал о Шамиле, о родственниках, оставшихся за пределами Ахульго. Мюриды начали спускаться к мостику над Ашильтинкой, стараясь вслед за семьями перебраться в Старое Ахульго. Их преследовали по пятам. Чтобы остановить солдат, на их штыки бросались безоружные женщины. Но и это не помогло. Лишь 200 горцев добрались до Старого Ахульго.

Шел 79-й день обороны. В 10 часов утра Пулло повел 3-й батальон апшеронцев на штурм Старого Ахульго. Туда же поднялся майор Тарасевич.

К 2 часам дня 22 августа 80-дневная эпопея Ахульго была окончена. На обоих утесах в этот печальный день осталось лежать до