Белый легион в Парагвае. Русские герои Южной Америки - Дмитрий Михайлович Абрамов

атаку казаков, осетин и кабардинцев. На горячем вороном коне, в синей черкеске и белом бешмете, в лохматой белой папахе и с обнажённым клинком предводитель восставших вёл их за собой.

Разрывы снарядов, пыль и песок повисли в воздухе, свист осколков, визг пуль, дрожь земли под ногами и копытами коней. Повстанцы, атакующие станицу, залегли за плетни, попрятались за стены сараев и сеновалов, кто-то ведёт перестрелку. С крыши какого-то дома прицельно бьёт пулемёт красных. Атака, казалось, захлёбывается. Но тут появляется верховой в белой лохматой папахе, крутит гурдой и гортанными криками то на русском, то на осетинском призывает:

– Казаки, братья, за веру, за волю! Мефзымэры! Иратта, разма! (Братья! Осетины, вперед!)

И казаки, осетины, кабардинцы поднимаются во весь рост и, обнажая клинки, с криками бросаются туда, где засел враг, огрызающийся выстрелами винтовок и пулемётными очередями. Кто-то, скошенный очередью «максима» упал вниз лицом, обливаясь горячей кровью, бьющей из груди, кого-то на бегу сразила меткая пуля, но он сгоряча пробежал еще несколько шагов и словно припал на колени, а потом завалился на бок, кому-то пуля прошила правое плечо, и он, выронив винтовку со штыком, и замедляя ход, стал зажимать левой рукой рану, из которой хлестала кровь. Но большинство, разгорячённое атакой и призывом своего вождя, добежало до вражеских позиций. И тут началось!

Кубанские казаки

Окованные приклады, штыки, шашки, кинжалы – всё пошло в ход. Выстрелы почти прекратились. Даже пулемёт и орудия замолчали. Но их сменили гортанная брань и матерная ругань, срежет зубов и скепанье стали. Вот матрос ударил молодого осетина в синем бешмете штыком в бок. Но молодой терской казак – кунак осетина ссёк тому матросу правую руку по самое предплечье. Вот кабардинец заколол кинжалом под сердце пожилого бородатого солдата. Но другой солдат – помоложе, всадил кабардинцу штык между лопаток. Какой-то солдат с красной повязкой на рукаве получил удар прикладом в голову и, охнув, рухнул навзничь. А рядом с ним пал терской казак, получивший пулю в грудь навылет. Казалось, это братоубийство будет ещё более нарастать, а люди превратятся в зверей. Но тут с шашкой в руке явился всадник в синей черкеске на вороном жеребце и во весь голос заорал:

– Комиссары предали! Красные бегут!

А красные солдаты и матросы, услыхав это, словно очнулись и стали быстро отступать, оставляя место схватки. Их почти никто не преследовал. Через пять минут бой прекратился полностью. Победители стали оказывать помощь раненым, порой перевязывая и своих, и чужих. А ещё через пять минут кто-то вспомнил, как Бичехаров, прокричал, что красные отступают, а комиссары предали, и все вдруг дружно захохотали. И этот истерический и полубезумный хохот сотрясал людей ещё четверть часа.

За хорошо укреплённую станицу Боргустанскую, казаки и осетины дрались с ещё большим ожесточением. Тут штыковые и рукопашные случались ещё чаще, так как патронов у повстанцев становилось всё меньше. Патронный и снарядный голод сковывал манёвренность повстанческих отрядов.

И таких схваток было немало. Бутлеров постоянно курсировал между отрядом Шкуро и соединениями повстанцев. Обо всём он подробно докладывал казачьему полковнику. А тот отправлял Бичехарову с подъесаулом важные сведения, повозки с патронами и снарядами. Но силы оказались неравны. В ходе боев восставший Терек со всех сторон был окружён частями Красной армии. К ним примкнули союзники – горцы и так называемые «интернационалисты», включая, 1-й отдельный Китайский отряд чекистов. Китайцы в карательных действиях отличались особой жестокостью. От них пощады не было ни раненым, ни пленным, ни мирному населению, поддержавшему восставших. Тяжёлые бои развернулись за станицу Грозненскую, которую большую часть времени удерживали за собой большевики, и за станицу Боргустанскую, которую в ходе кровопролитных боёв защищали казаки.

Тем временем в августе 1918-го года полковник Шкуро с двумя смешанными сотнями хопёрцев и терцев отправился в Баталпашинский отдел набирать новую партизанскую бригаду, так как еще не все станицы восстали против советской власти. Недовольство этой властью нарастало. Казачий полковник смог поднять на борьбу с большевистскими советами ещё несколько тысяч казаков.

* * *

12-го сентября в Моздоке был созван чрезвычайный Казачье-Крестьянский съезд, призвавший «поднять оружие против изменников». Таковыми считались узурпировавшие власть на Тереке Орджоникидзе и его сторонники – большевики. Однако, в отношении к советской власти и к социалистическому государственному строю в РСФСР и в Баку Казачье-Крестьянский совет был настроен лояльно. Мало того, он запросил у Бакинского совета военной помощи против Орджоникидзе. Но это были последние, наивные, несбывшиеся надежды и призывы.

Поздней осенью 1918-го года восстание всё же с трудом было подавлено большевиками. В станице Прохладной 7-го ноября 1918-го года, не желая принять позорную сдачу в плен, застрелился Эльмурза Мистулов. Через день 9-го ноября станица была взята большевиками. Однако, отряду казаков в 2 тысячи сабель под командованием генерала Колесникова и отважного Бичерахова удалось прорваться на восток, на Червленную и далее на Порт-Петровск. Другая группа войск числом 4 тысячи бойцов во главе с полковниками Кибировым, Серебряковым и Агоевым с боями отступила через горы на запад в район Баталпашинска, где присоединилась к Добровольческой армии Деникина. В ходе боёв и репрессий на казачье население Терека, включая женщин, стариков и детей пали тяжкие испытания и утраты. Вместе с повстанцами, оставляя родные станицы, спасаясь от мести большевиков и китайских карателей, отступали тысячи мирных жителей.

Именно в это же время Таманская красная армия численностью 27 тысяч штыков, 3 с половиной тысячи сабель при 15 орудиях отступала с боями с Таманского полуострова вдоль побережья Черного моря на Новороссийск и Туапсе. Далее красные таманцы прорывались к своим через Кавказский хребет на северо-восток[52]. Вместе с Таманской армией шли колонны беженцев – мирного населения численностью около 10 тысяч человек. И всё это отступление также сопровождалось жуткими трагедиями и утратами.

Древние противоречия и обиды между казаками и иногородними, между населением долин и горцами, между православными и мусульманами, споры, давно утратившие силу и, казалось, ушедшие в небытие, вдруг возродились и обрели новую силу. Над Северным Кавказом заполыхало пожарище кровавой Гражданской войны – трагедии более страшной, чем Германская война, так как в этой братоубийственной войне не щадили не только противника, но и мирное население.

Всё это своими глазами видел и по-своему переживал молодой подъесаул Бутлеров. Неразрешаемые, чудовищные в своей неприглядности и жути вопросы и проблемы вставали и возникали в его уме и душе. Ранее, казалось, единый и понятный ему родной русский народ и другие народы России, за которые он дрался на Германском фронте и готов был отдать жизнь, вдруг неожиданно, почти на ровном месте перессорились внутри самих себя и передрались насмерть.

– И для чего нужны были эти