Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

Е.М. Калужский завербовал в 1932 г. переплётчика штаба Корейской армии «Тура», от которого не менее пяти лет получал копии обзоров командования 19-й пехотной дивизии о советской группировке в Приморье, сводки харбинской миссии, штабов Квантунской, Корейской армий и Генштаба о РККА. Вербовка «Тура» была проведена при помощи другого агента резидентуры – офицера сеульского отделения военной жандармерии Корейской армии «Абэ», который после перевода в 1932 г. в Харбин стал основным источником информации харбинского аппарата о работе местной военной миссии и военной жандармерии. В официальной истории российской внешней разведки отмечается, что в 1933–1935 гг. харбинская резидентура ИНО собрала данные на 25 маршрутных агентов японских военных миссий в Маньчжоу-Го и выявила 10 подготовленных к заброске в СССР разведгрупп, три из которых были ликвидированы при переходе границы[393].

Полпредство ОГПУ по Дальневосточному краю, преобразованное в 1934 г. в Управление НКВД (УНКВД), в работе против японской разведки опиралось на легальные резидентуры в Маньчжоули, Хайларе, Хэйхэ, Цицикаре, Пограничной и Новокиевском (Краскино), разведорганы пограничных отрядов и органы контрразведки, имевшие агентурные выходы на ЯВМ и резидентуры Генштаба. Благодаря им в 1933–1935 гг. УНКВД были получены доклады харбинской миссии и штаба 3-й пехотной дивизии о военно-политической и экономической обстановке на советском Дальнем Востоке, отчёты о работе с белой эмиграцией, стенограмма выступления начальника 2-го отдела штаба Квантунской армии перед руководящим составом разведорганов в ноябре 1934 г. и прочее[394].

Кроме того, дальневосточные органы госбезопасности продолжили оперативные игры с японской разведкой. Так, в 1933–1937 гг. ЯВМ в Мишани и Фугдине в рамках разработки «Весна» была подставлена проживавшая в Маньчжурии агент «Никитина», через которую УНКВД передавало дезинформацию и выявляло подготовленных к заброске японских разведчиков.

Наиболее продолжительной и крупномасштабной можно считать игру «Маки – Мираж», инициированную в 1930 г. путём подставы сотруднику внештатного разведпункта в Хэйхэ Кумадзава Садаитиро агента Амурского окротдела ОГПУ Л.Е. Островского («Летова»). «Летов» снабжал хэйхэскую резидентуру сведениями о военной и политической ситуации в Амурской области, а в 1931–1932 гг. привлёк к сотрудничеству с японской разведкой на материальной основе командира взвода 4-го Волочаевского стрелкового полка «Прозорова», железнодорожного служащего «Колхозника» и помощника начальника 6-го отдела штаба ОКДВА «Горелова». Через последнего харбинская миссия получала специально подготовленные для неё разведотделом штаба ОКДВА дезинформационные материалы, включавшие копии служебных документов, как, например, переданный в 1934 г. доклад «О структуре и численности стрелкового батальона» и чертежи приграничных фортификационных сооружений. Сведения «Горелова» оценивались японцами как достоверные, в связи с чем Квантунская армия предпринимала беспрецедентные меры для зашифровки своего хабаровского источника: направляя 9 апреля 1936 г. в Военное министерство полученные от агента три чертежа огневых точек проекта 2, 3 и 4, начальник штаба армии отмечал в сопроводительном письме, что «прилагаемые чертежи „Точки“ получены одной из военных миссий нашей армии. Конкретный источник сведений по причинам секретности не указываю»[395]. Активная фаза операции «Мираж» завершилась в конце 1936 г. с отъездом «Летова» в Москву. Здесь по полученному от благовещенского резидента Генштаба Асада Сабуро паролю он связался с помощником военного атташе Такаяма Хикоити и поддерживал с ним контакт вплоть до своего ареста в марте 1938 г. Что касается «Горелова», то в августе 1937 г. был легендирован его перевод по службе из Хабаровска в Куйбышев (Самару).

Столь же успешно развивалась в 1931–1935 гг. оперативная игра «Мечтатели» УНКВД по Восточно-Сибирскому краю (ВСК). В 1933 г. оно легендировало создание антисоветской организации во главе с экономистом треста «Сибзолото» Б.П. Гудковым и братом одного из активных членов харбинского отделения «Братства русской правды» И.В. Кобылкина Алексеем Кобылкиным. Позднее чекистам удалось ввести в игру своего агента В.Т. Серебрякова («Симбирского»), исполнявшего роль курьера и доверенного лица А.В. Кобылкина в контактах с братом и главой маньчжурского отделения БРП И.Ф. Шильниковым. В начале 1934 г. «Симбирский» нелегально прибыл в Харбин, где на квартире Шильникова познакомился с внештатными сотрудниками харбинской миссии Одзава Хаяси и Цуда Сэйкэй, поставившими перед организацией задачу по сбору сведений о военно-политической обстановке в Забайкалье. Так же как и в разработке «Мечтатели», миссия в Харбине получала специально подготовленную дезинформацию из Читы и Иркутска, используя для поддержания связи с «подпольем» агентурные возможности маньчжурской военной миссии. Игра «Мечтатели» закончилась весной 1935 г. после вывода на советскую территорию группы боевиков «Братства» во главе с И.В. Кобылкиным, возглавившим его отделение после смерти Шильникова годом ранее[396].

Оперативные мероприятия органов госбезопасности сочетались с усилением общего надзора за перемещением населения СССР в первой половине 30-х гг. В частности, 27 декабря 1932 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов», вводившее единое удостоверение личности – паспорт, институт обязательной прописки и выписки, а также ограничения на проживание в отдельных местностях. Кроме того, были установлены категории лиц, подлежавших выселению из режимных районов, в том числе нарушители границы, бывшие царские офицеры и жандармы, бывшие заключённые. В течение 1933 г. постановлениями СНК режимными территориями были объявлены Владивосток, Хабаровск, Никольск-Уссурийский, Спасск-Дальний, Северный Сахалин, 100-километровая полоса границы с Маньчжурией, восточная часть ДВК, проживание в которых без паспорта запрещалось. Паспортизация населения Дальнего Востока завершилась к 1 октября 1934 г., а 17 июля 1935 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О въезде и проживании в пограничных полосах», устанавливавшее право на пребывание в погранполосах и запретных погранзонах только с разрешения НКВД СССР, и уголовную ответственность для должностных лиц, допустивших нарушителей в запрещённые районы[397].

Кроме того, 25 июня 1934 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о разрешении поездок японским военным атташе из других стран в Москву, а также транзитным японским офицерам через СССР только в случае особой просьбы японского посла по специальному маршруту, без промежуточных остановок в пути следования. Поездки по стране других японских офицеров, кроме сотрудников военного атташата в Советском Союзе, запрещались[398].

Наряду с положительными моментами в работе советских спецорганов стали всё отчётливее проявляться тенденции к фальсификации дел по японскому шпионажу. Так, 26 ноября 1932 г. ОГПУ отчиталось перед высшим руководством страны о раскрытии крупной шпионско-диверсионной организации Генштаба Японии на Дальнем Востоке, в Сибири, Казахстане, на Украине, в центральных и южных районах РСФСР, которая была создана японским генконсульством во Владивостоке, хэйхэским разведпунктом и «начальником 2-го отдела ГШ» Канда Масатанэ для сбора разведывательной информации, уничтожения транспортной и промышленной инфраструктуры в случае нападения Японии на Советский Союз[399]. По этому делу были арестованы 25 человек, впоследствии расстрелянные или приговорённые к длительным срокам заключения, однако в 1958–1965 гг. все фигуранты, включая «резидента» Г.П. Молгачёва и его сына П.К. Молгачёва, были реабилитированы. Аналогичное решение в сентябре 1992 г. Военная прокуратура ЗабВО вынесла