Подвиг разведчиков. Беседы с легендами - Ева Михайловна Меркачёва

Кстати, Гордиевский до сих пор жив. По слухам, он серьезно болен. Только в отличие от Козлова в трудные для себя дни не может даже ступить на родную землю (заочно приговорен к смертной казни за предательство). Да и богатств особых он так и не нажил, существует на скромную пенсию, которой едва хватает на лекарства.

А вот Алексей Михайлович до последнего вздоха был в центре внимания друзей и близких. Все они верили, что он справится с болезнью, ведь он железный…

Алексей Михайлович Козлов умер 2 ноября 2015 года в возрасте 80 лет.

Юрий Шевченко: «друг» Пикассо

Художник с мольбертом и палитрой на Монмартре. Друг Пикассо (так он себя представляет) с безупречным французским и настоящим французским паспортом. Он рисует сумасшедшей красоты этюды и дружит с богемой.

Но это только одна его жизнь. В другой он – русский разведчик-нелегал, который добывает уникальную информацию для Центра.

Этот художник – Герой России Юрий Шевченко. Его имя в списке рассекреченных в 2020 году главой СВР России Сергеем Нарышкиным разведчиков.

Пожертвовать жизнью ради Родины – не самое сложное. Сложнее отдать ей мечту. Но взамен можно обрести то, чего не даст ни одна другая работа.

– Юрий Анатольевич, Вы ведь архитектор по образованию. Когда Вас брали в разведку, прикидывали, что можно использовать Ваши архитектурные и художественные знания?

– Конечно. И я считаю, правильно они сделали, что нашли такого человека, как я.

Автор книги с разведчиком Ю.А. Шевченко во время беседы

Я не мечтал стать разведчиком, отнюдь. Когда у меня спрашивала учительница: «Юрочка, а кем ты хочешь стать?» – то отвечал, что стану только архитектором.

– Откуда такая мечта вообще появилась?

– Мы как-то ехали с бабушкой в деревню на Кубань. Проезжаем через Сталинград. Я смотрю: вокзал – руины. Кругом разбитая техника. Степи все выжженные, черные. Жутко. Представляете, вечерело, поезд проезжал мимо небольшой деревни, и остался в памяти такой образ: огород и стоит чучело – рубашка какая-то и вместо головы человеческий череп. Вот настолько меня, мальчишку, это поразило, что я решил: чтобы этого никогда не было, надо строить. Буду рисовать здания и города, архитектором стану. Ну а если я что решил, надо это претворять в жизнь. Поэтому окончил детскую художественную школу № 1 в Москве. Педагоги у нас были великолепные. Приходилось учиться одновременно в двух школах: у меня два аттестата зрелости – об окончании художественной школы и общеобразовательной. Прибегал из школы, первая смена, быстро кушал и бежал в другую. А когда уроки делать? Поэтому я привык все запоминать, что учителя говорили. Вот отсюда еще у меня такая память, которая в разведке пригодилась.

После школы я поступил в Московский архитектурный институт. Как говорили профессора, такие студенты рождаются раз в 100 лет. Я уже тогда был исторической личностью, потому что в истории Московского архитектурного института оказался единственным и последним сталинским стипендиатом и первым ленинским стипендиатом. Директор института (это как сейчас ректор) Николаев говорил: «Юр, тебе распределение никакое не грозит, ты остаешься у нас. Задание тебе: 3 года – кандидатская диссертация, 5 лет – докторская». Я отвечал: будет сделано. Я знал, что это просто. «Ну и остаешься сейчас ты ассистентом заведующего кафедрой промышленной архитектуры». Там академик Фесенко был завкафедрой, великолепный педагог, хороший архитектор и организатор учебного процесса, но уже в возрасте человек, надо было ему замену готовить – профессора решили, что я достоин стать его преемником. Как-то недавно в гостях у друзей встретил сына этого Фесенко. Он мне: «Отец рассказывал о Вас очень много. Он говорил, что был такой талант по фамилии Шевченко, лучший студент из всех, кого учил. И он с сожалением говорил, что потом этот студент куда-то делся. Я ему: «Думаю, папа, он ушел в разведку».

– Они Вас разгадали! Надо же. А как Вы пропали?

– Я не сразу пропал. Сначала попал (теперь-то я знаю, что это было неслучайно) в архитектурный вуз ГДР, чтобы немецким языком овладеть в полном объеме. Я в одиночестве в немецкой среде жил. И там был интересный 3‑й секретарь посольства, который отвечал за всех студентов, обучающихся в ГДР. Я и не думал, что он как-то связан с разведкой и что есть резидентура, оказывается, где-то. И он часто приезжал в Ваймарскую высшую техническую школу, где я учился, из посольства в Берлине – посмотреть, как себя веду, не безобразничаю ли, не пью ли слишком много пива.

И уже по возвращении на родину я его встретил в коридоре нашего института на Рождественке. «Здрасьте» – «Здрасьте». «Какими судьбами? Как у тебя с распределением? Остаешься в институте? У меня есть к тебе лучшее предложение». Я ему: «Меня ничего не интересует, это моя любимая профессия, я буду ее передавать будущим архитекторам. И сам буду заниматься творчеством». – «Нет, у меня есть еще более интересная работа. Работа с людьми». – «Ну, я и так буду работать с людьми, студентами!» – «Но знаешь, эта работа еще связана с выездом за границу». А это тогда была замануха (это был 1963‑й год) – выезд за границу. Но я был уверен, что и так буду ездить за рубеж, стану членом Международного союза архитекторов, а у них симпозиумы за границей.

Юрий Шевченко

Через несколько дней меня вызывают в отдел кадров. О-па, а там сидит мой знакомый и нахально читает мое личное дело. Говорю: «А там есть мои экзаменационные работы? Вот это мне надо посмотреть, за что мне поставили «4».

За все время обучения это была единственная четверка. Он дал посмотреть. А потом завербовал.

– Как уговорил, с учетом того, что профессия архитектора была мечтой?!

– Он сказал: «Мы хотим предложить Вам учебу в высшей разведывательной школе Советского Союза». Я задал единственно правильный вопрос: «А разведка без архитекторов обойтись не может?» Он сказал хорошие слова (наверное, у него это была самая короткая вербовка в его жизни): «Нет, разведке архитекторы не нужны. Ты нужен Родине. И только ты». Я говорю: «Дайте мне три дня подумать». Я так сказал не потому, что мне надо было действительно поразмыслить. Нет, я сразу знал, что принимаю это предложение, ведь Родина позвала. Но мне надо было три дня погоревать, чтобы этого никто не видел.

– Трагедия…

– Да, это было трагедией для меня. Но я, отгоревав, никогда потом не пожалел о своем выборе. И я думаю, что они с