«За други своя…». Хрестоматия православного воина. Книга о воинской нравственности - Е. Ю. Голубева

Он доказал, что еще живо православие, что еще и сейчас, после стольких десятилетий свирепого атеизма, после стольких лет безудержного демократического разврата, способна Россия, как и в прежние времена, рождать исповедников и мучеников за Христа, и значит, она непобедима…

Страшными кругами чеченского ада прошла мать Евгения Родионова в поисках могилы сына. Только 21 сентября Любовь Васильевна узнала, что ее сын убит.

При свете фар раскопали могилу и стали извлекать тела… На краю этой могилы-воронки Любовь Васильевна сказала, что если не будет крестика на солдате, то это не он. Он никогда не снимал крестика…

И вот из ямы раздался крик: «Крестик!» Когда подняли из воронки обезглавленное тело Евгения, увидели крестик, который прижимал к груди мертвыми руками Евгений…

Этот Крест Евгения Родионова хранится теперь в Церкви в Пыжах…

21 ноября, на день Архангела Михаила, тело Евгения Родионова было предано земле на поселковом кладбище.

Любовь Васильевна снова побывала в Бамуте, в пионерлагере, где в подвале сидел Евгений Родионов. Посадила рябинки на том месте, где убили ребят. Поставила изгородь…

Что еще могла сделать мать?

– Я точно знаю, что Женя меня любил… – говорит она. – Без этой его любви мне стало холодно, пусто и одиноко…

Сейчас Любовь Васильевна работает сторожем, перешла в сторожа, поскольку эта работа дает возможность накопить дней для поездок… Неделями, день за днем, собирает Любовь Васильевна подарки для ребят, воюющих в Чечне, а потом везет их на далекие пограничные заставы…

– Когда приезжаешь туда, там говорят: «Встречайте вертолет, мама Женина едет, подарки везет…» Меня там никто и не знает по имени-отчеству – только как маму Жени Родионова.

Мне говорят, что я – мать святого. А я была матерью солдата… Мне хочется жить, чтобы Жене за меня не было стыдно… Мне хочется, чтобы, когда попаду туда, Женя меня встретил…

А для этого что надо? Надо делать, надо любить, а не рассуждать о любви…

Я к чудесам, Николай Михайлович, отношусь очень осторожно…

У меня своеобразное общение с Женей… Накануне его дня рождения я просила: «Дай мне знать, как тебе там…» И вот 23 мая в этом году знак – такие кресты белые встали на небе… Их даже фотографировали… И все почему-то так возрадовались… И эту радугу триста человек у нас на кладбище наблюдало… Сорок минут… Когда Жене было двадцать лет, такая же радуга была.

Я вот что заметила… Он сейчас столько людей соединяет… Вот мне написали, что на Байконуре создали православную общину Евгения Родионова, на Алтае на погранзаставе освятили Свято-Евгеньевский храм… У меня такое ощущение, что там, где людям трудно, там и Женя…

Уже прощаясь, я спросил у Любови Васильевны про крестики, о которых писали в журнале.

– Тысячами туда крестики вожу… – сказала Любовь Васильевна.

– И что, столько солдат крестится?..

– Ну, я ведь не крещу… Мы просто раздаем крестики. Спрашиваешь, может, кто-то крещен, но потерял крестик, или вообще не носит почему-то… Вот таким и даем… Но солдаты, – Любовь Васильевна улыбнулась, – почему-то хотят, чтобы я сама им крестики на шею надела.

– И много вы крестов надели?

– Я же говорю, тысячи…

(Наш современник, № 4, 2003)

капитан 1-го ранга В.

Питерская рота

Суровые и скорбные слова офицера, возглавившего во время Второй чеченской войны (1999-2009 гг.) сводную роту морской пехоты Балтийского флота, иллюстрируют духовный выбор, перед которым оказались десятки тысяч наших современников и который еще неизбежно предстоит сделать сотням тысяч соотечественников, оказывающимся перед необходимостью взять в руки оружие и исполнить свой воинский и гражданский долг.

Когда стало понятно, что нам предстоит война не в городе, а в горах, в Балтийской бригаде почему-то витали настроения, что погибших больше не будет – мол, это не Грозный января 1995 года. Было какое-то ложное представление, что предстоит победоносная прогулка по горам. Но для меня это была не первая война, и я предчувствовал, как все на самом деле будет. И потом мы действительно узнали, сколько человек в горах погибли при артиллерийских обстрелах, сколько – при расстрелах колонн. Я очень надеялся, что никто не погибнет. Думал: «Ну, раненые, наверное, будут…». И твердо решил, что перед отправкой обязательно отведу роту в церковь. А в роте многие были некрещеные. Среди них – Серега Стобецкий. И я, вспоминая, как мое крещение изменило мою жизнь, очень хотел, чтобы и он крестился.

Сам крестился я поздно. Тогда я вернулся из очень страшной командировки. Распалась страна. У меня самого распалась семья. Непонятно было, что вообще делать дальше. Я оказался в жизненном тупике… И хорошо помню, как после крещения душа у меня успокоилась, все стало на свои места, и стало понятно, как мне жить дальше. А когда потом я служил в Кронштадте, то несколько раз посылал матросов помогать настоятелю Кронштадтского собора Владимирской иконы Божией Матери расчищать мусор. Собор в то время стоял в руинах – его ведь два раза взрывали. И тут матросы стали приносить мне царские золотые червонцы, которые они находили под развалинами. Спрашивают: «Что с ними делать?». Представьте себе: люди находят золото, много золота… Но ни у кого и в мыслях не было взять его себе. И я решил отдать эти червонцы настоятелю церкви.

И именно в эту церковь потом я пришел крестить сына. В это время там был священником отец Святослав, бывший «афганец». Говорю: «Хочу крестить ребенка. Но сам я маловерующий, молитв не знаю…». И помню его речь дословно: «Серега, ты под водой был? Ты на войне был? Значит, ты в Бога веришь. Свободен!». И для меня этот момент стал переломным, я окончательно повернулся к Церкви.

Поэтому перед отправкой я стал просить Серегу Стобецкого креститься. А он твердо ответил: «Я креститься не буду». У меня было предчувствие (и не только у меня), что он не вернется. Я даже вообще не хотел брать его на войну, но побоялся сказать ему об этом – знал, что он все равно поедет. Поэтому я за него переживал и очень хотел, чтобы он крестился. Но тут ничего нельзя делать насильно.

Через местных священников я обратился к тогда еще митрополиту Смоленскому и Калининградскому Кириллу с просьбой приехать в Балтийск. И, что самое удивительное, владыка Кирилл оставил все свои срочные дела и специально приехал в Балтийск благословить нас на войну. Как раз шла Светлая Седмица после Пасхи. Когда я разговаривал с Владыкой, он меня спросил: «Вы когда отправляетесь?». Отвечаю: «Через день-два. Но в роте есть некрещеные». И человек двадцать мальчишек, которые были