Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

против большевиков, чтобы не дать «калединым» подавить вместе с ними и всю революцию. Другие считали, что «заговор» основывался на сочувствии значительной части населения. Именно равным соотношением сил, противостоящих друг другу, Р. А. Абрамович объяснял «глубокую, ожесточенную гражданскую войну по всей стране». Этим было продиктовано решение предотвратить гражданскую войну путем соглашения, а не методами борьбы до победы. Меньшевик-интернационалист призывал партию не идти на «военную авантюру», при этом не заключая соглашений ни с большевиками, ни с Калединым[1610]. Ф. И. Дан считал, что для предотвращения гражданской войны нужна капитуляция большевиков, но добиться ее нужно мирными средствами[1611]. А. И. Вайнштейн возражал, утверждая, что если «демократия» не подавит большевизм военной силой, то это за нее сделают другие, заодно подавив и революцию — в ситуации гражданской войны тактика соглашения нежизнеспособна[1612].

С. О. Португейс (Иванович) в газете «Друг народа» убеждал читателей, что невозможно воздействовать «слезливыми причитаниями о вреде гражданской войны» на тех, кто с первых дней революции кричал «Да здравствует гражданская война!», «благословлял» погромы и бунты и естественно чувствует себя среди «разгула анархии». «Этих людей не убеждать нужно, а побеждать», — писал он. Тем же, кто говорил, что открытая борьба с большевиками означала «братоубийственную резню», Португейс отвечал, что и в настоящий момент «демократию режут, как быков на бойне». Подобно большевикам, правый меньшевик тоже утверждал, что в начавшейся борьбе придется выбрать одну из сторон[1613].

«Новая жизнь», напротив, продолжала звать обе стороны к соглашению: победа одной из них не может положить конец гражданской войне, а применение вооруженной силы ведет не к прекращению внутреннего конфликта, а еще больше его разжигает[1614]. В одной из статей В. А. Десницкий даже призвал стороны к установлению гражданского мира, хотя обычно интернационалисты использовали это словосочетание для характеристики тактики политических противников[1615]. Вероятно, он использовал это выражение как антоним гражданской войны. Однако показательно, что гражданский мир в этот момент понимался как соглашение социалистов, вопрос о привлечении к нему иных политических сил не ставился.

Левый эсер С. Д. Мстиславский доказывал, что гражданская война не приближала, а отдаляла социальную революцию, во имя которой был совершен Октябрьский переворот. Отвергая же соглашение с другими социалистами, большевики «толкали Россию в пучину гражданской войны»[1616].

По мнению авторов «Новой жизни» и «Знамени труда», большевики слишком полагались на силу оружия, надеясь, что так они смогут закончить гражданскую войну. Оба издания интернационалистов утверждали, что это можно сделать, лишь заключив соглашение со всеми социалистическими партиями[1617].

4 ноября меньшевики-интернационалисты, левые эсеры, объединенные социал-демократы-интернационалисты, Польская социалистическая партия — левица и Еврейская социал-демократическая рабочая партия «Поалей-Цион» выпустили совместное обращение к «обоим лагерям революционной демократии», призывая всех социалистов найти пути соглашения, чтобы дать «отпор контрреволюционной коалиции имущих классов» и чтобы революция не захлебнулась в крови солдат, рабочих и крестьян[1618].

В тот же день Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев, А. И. Рыков, В. П. Милютин и В. П. Ногин — сторонники соглашения с другими социалистами — заявили о своем выходе из ЦК большевиков. Свой поступок они объяснили протестом против политики руководства партии, проводимой «вопреки воле громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии». Они считали, что только соглашение со всеми партиями, входящими в Советы, позволило бы «укрепиться на новых позициях и собрать силы для дальнейшей борьбы за социализм». Однородное социалистическое правительство было необходимо ради предотвращения дальнейшего насилия, надвигающегося голода, «разгрома революции калединцами», ради созыва Учредительного собрания и осуществления программы мира[1619].

Как видим, попытки остановить гражданскую войну находились в центре политических дискуссий после Октябрьского переворота. Разные политические силы использовали тему гражданской войны и ее завершения как ключевой аргумент, определявший политическую тактику и постоянно звучавший в дискуссиях об организации власти. Практически все стремились обосновать свою позицию, ссылаясь на необходимость остановить военные действия и достичь стабильности в стране, хотя и предлагали совершенно разные, порой исключающие друг друга решения. Постоянные упоминания гражданской войны подчеркивали ее значимость и влияние на политическую повестку того времени, демонстрируя, что вопросы о власти и управлении страной были неразрывно связаны с прекращением конфликта.

Умеренные социалисты, которые уже накануне Октябрьского переворота стали склоняться к мысли о создании правительства без участия «цензовых элементов», после 25 октября не возвращались к поиску союзников за пределами «демократии». Конфликт внутри «демократии» понимался как социальный раскол, опасный с точки зрения необходимости борьбы с легитимным классовым противником — «буржуазией». Союз умеренных и радикальных социалистов, как многим казалось, гарантирует окончание военных действий на «внутреннем фронте», а его отсутствие означало бы продолжение гражданской войны.

Эта программа, впрочем, встречала и серьезные возражения. Силы, которые описывались как «буржуазные», вовсе не считали, что социалисты, даже объединившись, дадут стране мир. Люди консервативных и либеральных взглядов не думали, что объединение «демократии» предотвратит внутренний конфликт. В этом отношении они находили поддержку у правых социалистов-оборонцев — авторов «Единства», «Дня», «Воли народа» и народных социалистов, которые наиболее последовательно продолжали выступать за коалицию «всех живых сил страны» (то есть поддерживали союз с либеральной «буржуазией») и категорически отрицали какое-либо соглашение с большевиками, считая это шагом к гражданской войне.

В лагере большевиков тоже не было единства по этим вопросам. Похоже, что для части большевиков все переговоры о создании «единого социалистического правительства» были лишь тактическим ходом, но, по всей видимости, некоторые партийные руководители были принципиальными сторонниками такого сценария. Наиболее известным представителем правых большевиков был Каменев. Ему оппонировали прежде всего Ленин и Троцкий. Любое соглашение всех социалистов существенно ослабило бы положение этих двух политиков во власти, но нежелание наиболее известных лидеров большевиков идти на уступки объяснялось не только этим: они считали гражданскую войну неизбежной и готовы были ее возглавить, хотя Троцкий, например, рассуждал иногда о ее предотвращении. Подобная бескомпромиссность была созвучна настроениям и многих рядовых членов партии, готовых к дальнейшему вооруженному противостоянию.

4. Конец гражданской войны и политика террора

Для большинства партий Октябрьский переворот, вне зависимости от его оценки, являлся политическим кризисом. Из дневников современников видно, что некоторые образованные люди воспринимали это событие как приход к власти отбросов общества, «черни», а самих большевиков часто считали фанатиками или беспринципными авантюристами[1620].

Широко распространились слухи о зверствах и насилии по отношению к защитникам Зимнего дворца и о разгроме бывшей царской резиденции[1621]. Новый взрыв негодования был связан с известиями о самосудах во время юнкерского восстания[1622]. Возмущение вызвали известия об обстреле Московского Кремля, разрушениях церквей во время боев в городе[1623]. Новости о разрушении культурного