Академический зигзаг. Главное военно-учебное заведение старой России в эпоху войн и революций - Андрей Владиславович Ганин

Болдырев. 24 марта он направил А. А. Краковецкому весьма срочное послание, в котором высказался против немедленной отправки академии в Советскую Россию. При этом он не возражал против отправки академии через некоторое время в Иркутск и Петроград.

Болдырев, по свидетельству Парфенова, вел переговоры по этому вопросу и с другими большевистскими руководящими работниками – уполномоченным РСФСР на Дальнем Востоке В. Д. Виленским-Сибиряковым (интересно, что он впоследствии стал комиссаром Академии Генштаба РККА), заместителем председателя Военного совета Приморской областной земской управы С. Г. Лазо и председателем Дальневосточного крайкома РКП(б) П. М. Никифоровым. В результате вопрос об академии оказался на повестке дня Дальневосточного краевого партийного комитета. Впрочем, решено было планов эвакуации не менять, а типографию передать амурскому партийному комитету, настойчиво просившему об этом для издания газеты.

В связи с подготовкой отправки академии в Благовещенск приказом сухопутным и морским силам Приморской области от 31 марта 1920 года была назначена комиссия для поверки имущества под председательством П. С. Парфенова, в составе Н. П. Дагаева, Н. А. Гущина и Б. М. Чудинова. Двое последних стали неформальными лидерами низших служащих академии и антагонистами начальства. Члены комиссии воспринимали академическое руководство как приспособленцев и относились к нему отрицательно.

На Русском острове и на железнодорожной станции Первая Речка, где стояли эшелоны академии и неразгруженное имущество, должны были пройти проверки. Детальной ревизии решили не проводить. В случае обнаружения повреждений и исчезновения имущества предполагалось составлять акты. В приказе содержалось оскорбительное для персонала академии требование проверить частное имущество эшелонов на предмет наличия государственного имущества.

Академическое начальство не хотело ехать из Владивостока в Амурскую область и саботировало это распоряжение. В докладе Парфенова Военному совету Временного правительства об имуществе академии от 4 апреля 1920 года отмечалось, что в 1918 году эвакуация академии из Петрограда не была вызвана текущим моментом, а стала следствием обмана Андогским и Иностранцевым советской власти. По мнению Парфенова, «в действительности же, будучи в курсе всех дел контрреволюционеров, Андогский и др[угие] действовали в данном случае с заранее обдуманным намерением, имея в виду скорое начало чехословацкого и белогвардейского выступления в Сибири». Разумеется, это была попытка выдать желаемое за действительное. Парадокс отношения властей к академии заключался в том, что белые обвиняли ее сотрудников в большевизме, а красные и «розовые» – в поддержке белогвардейцев и контрреволюции. В этой, казалось бы, безвыходной ситуации только незаурядные административные и организаторские способности Андогского и его окружения спасли академию от репрессий и разгрома блюстителями «чистоты риз» со всех сторон.

3 апреля Болдырев записал в дневнике:

Прибыли эшелоны Военной академии из Харбина. Начальник академии генерал Андогский приезжал приглашать на конференцию академии. На рукаве у него большая красная звезда. Жаловался, что политический уполномоченный при Краковецком требует немедленного отправления академии в Благовещенск, объясняет это интригами младших служащих.

Вечером 2 апреля 1920 года состоялась беседа Андогского с Парфеновым. Начальник академии заявил, что «конференция академии… постановила, что дальнейшую свою работу она мыслит только в интересах единства России, пусть даже под советским наименованием; мы стоим за гражданский мир, за прекращение всякой вооруженной борьбы с большевиками». Тем не менее он пытался противодействовать отправке академии в Благовещенск. При этом Андогский предложил Парфенову свои услуги в качестве посредника на переговорах с японцами. Как и прежде, академическое руководство успешно проводило политику лавирования в сложной и переменчивой политической обстановке.

Парфенов был поражен осведомленностью собеседника, в том числе в секретных вопросах, и приказал организовать слежку за Андогским. Наблюдение показало, что Андогский продолжительное время консультировался с японскими представителями и посетил множество японских генералов. Об этом же сообщали из академии доверенные лица Парфенова Чудинов и Гущин.

Военный совет, вероятно ознакомившись с докладом Парфенова, распорядился о реэвакуации академии в центр Советской России, но сначала в Благовещенск. При этом лидеры краевых большевиков по вопросу об эвакуации высказывали различные мнения. Так, Б. Н. Мельников просил Парфенова повременить. Однако Парфенов сообщил ему о результатах наблюдения за Андогским, после чего было решено отправить один из эшелонов в Амурскую область. Метания академического персонала вызывали неудовольствие властей. В итоге Парфенов подготовил проект приказа по военному и морскому ведомству о расформировании академии. Офицеров по расформировании предполагалось зачислить в резерв чинов штаба войск впредь до откомандирования в воинские части. Преподавателей планировали отправить в Москву, в распоряжение академии Генштаба РККА. Имущество также подлежало отправке в Москву, а типография – в Благовещенск. Отправку первого эшелона, не дожидаясь утверждения приказа, Парфенов наметил на 4 апреля.

4 апреля Андогский вновь пришел к Парфенову и попытался отстоять эшелон, но ничего не добился. Отправка состава намечалась на 22 часа. Тогда Андогский запросил у Парфенова распоряжение Троцкого по поводу академии, но и эта уловка не сработала.

От возвращения в Советскую Россию академию спасло лишь резкое обострение военно-политической ситуации в Приморье. Попытка вывезти академию в Амурскую область совпала с японским вооруженным выступлением 4–5 апреля 1920 года. Готовившийся к отправке эшелон на станции Первая Речка был окружен японцами, охрана разоружена и заменена японской. Намечавшаяся эвакуация оказалась сорвана. Избежать захвата эшелона японцами помогло обращение профессора Медведева к чехословацкому командующему генералу С. Чечеку с просьбой взять имущество под международную охрану. Чехословаки выставили караул у библиотеки, не позволив завладеть ею японцам. В результате этих событий Андогскому пришлось снять с униформы красную звезду, а вопрос о реэвакуации отпал.

Для противодействия японцам в академию из Инструкторской школы были присланы винтовки и патроны, однако до боев не дошло, а оружие по требованию японцев пришлось сдать. После событий 4–5 апреля российская военная власть в Приморье перешла к представителям академии. Экстраординарный профессор академии генерал Болдырев с 7 апреля стал командующим сухопутными и морскими силами Временного правительства Дальнего Востока, а его начальником штаба 13 апреля стал штатный преподаватель академии генерал Антонович.

22 апреля был издан приказ по академии, в котором предписывалось сосредоточить все учреждение и его имущество на Русском острове. Личный состав предполагалось использовать для работы в правительственных учреждениях.

Младший персонал академической типографии и после выступления японцев требовал отправки в Советскую Россию, хотя бы морским путем. 20 апреля Н. А. Гущин, Б. М. Чудинов и А. К. Заколупин составили соответствующий доклад на имя уполномоченного РСФСР на Дальнем Востоке В. Д. Виленского-Сибирякова, обещая свое полное содействие. Впрочем, шансы типографских работников чего-либо добиться в изменившейся обстановке были невелики.

Судьба имущества академии так и не была определена. Часть его оставалась в вагонах, загнанных в 5‑й тупик 16‑го причала во Владивостоке. Здания, в которых разместилась академия,