Новые и старые войны. Организованное насилие в глобальную эпоху - Мэри Калдор

по хантингтоновскому образцу. Наоборот, исключение скорее послужило бы вкладом в условия, порождающие этот новый тип военных действий, который с легкостью мог бы распространяться и стать почвой для терроризма.

Другой концепцией всегда была Европа как «проект поддержания мира». Это просвещенческая идея: многие из великих либеральных мыслителей (аббат Сен-Пьер, Иеремия Бентам и Кант) разрабатывали проекты вечного мира, которые по существу являлись предложениями по европейской интеграции. В этом же духе основатели того, чему суждено было стать Европейским союзом, непосредственно по итогам Второй мировой войны хотели пресечь возможность еще одной войны на европейской территории. В умах европейских граждан это по-прежнему сильный мотив: в опросе «Евробарометра» среди ответов на вопрос, что Европейский союз значит лично для них, «мир» упоминается на третьем месте, сразу после евро и свободы перемещения. Более того, 8 % респондентов считают «поддержание мира и безопасности в Европе» приоритетной задачей ЕС. Также считается, что это самая эффективная политика для ЕС [297]. На планете, охваченной процессом глобализации, «проект поддержания мира» должен пониматься как процесс, а не как конечная цель. Для того чтобы этот процесс продолжался, уже должен воспроизводиться и наращивать свой масштаб процесс взаимного сближения сферы правоотношений и гражданского пространства. В сложившейся после холодной войны обстановке взаимозависимости проект поддержания мира может преуспеть только в том случае, если он будет проектом глобальным, а не только лишь европейским. Таким образом, данная концепция Европы благоприятствовала бы созданию европейского потенциала для космополитического правоприменения, будучи вкладом в глобальную безопасность [298].

Преимуществом НАТО было то, что он стал тем инструментом, благодаря которому были транснационализированы вооруженные силы; он обеспечил основу для транснационального умиротворения. Вероятно, это наиболее весомая причина того, почему сейчас немыслима война между Францией и Германией. Недостатком же было то, что благодаря ему существовала перспектива войны блоков, и теперь у него появились большие трудности в адаптации доктрины к изменившейся обстановке безопасности. Космополитический подход к европейской и, более того, глобальной безопасности позволил бы примирить страны с потенциальным конфликтом интересов и в максимально возможной степени распространить процесс транснационализации вооруженных сил. Это могло бы происходить под эгидой ООН, равно как и региональных организаций, таких как ЕС, НАТО или Африканский союз. Здесь существенно не название организации, а то, как происходит концептуальное переосмысление задачи обеспечения безопасности. Космополитический подход к безопасности вбирает в себя политический и экономический подходы к безопасности, что отражено в шестой главе. Задача носителей легитимного организованного насилия под эгидой транснациональных институтов состоит не во внешней обороне, как это было с национальной или блоковой моделями безопасности, а в космополитическом правоприменении.

Заключение

В табл. 8.1 дается схематичное описание отношения между моделями управления (patterns of governance) и формами обеспечения безопасности и показывается, как это отношение варьировалось в зависимости от конкурирующих образов будущего, о которых я уже рассказывала.

Какой из последних трех сценариев – столкновение цивилизаций, грядущая анархия, космополитическое управление – реализуется в будущем? Предсказать это с какой-либо определенностью невозможно. Ответ зависит от итогов общественных дебатов, от эффективности институтов, от политического выбора, осуществляемого на различных уровнях общества и в разных частях мира (как показывают события войны в Афганистане); от перемен, происходящих сейчас на Ближнем Востоке, и от того, можно ли добиться перехода к демократии в таких местах, как Ливия, Сирия или Йемен; от будущего кампании с использованием дронов или кампании против пиратства; от усилий по разрешению давних конфликтов в Израиле/Палестине или Кашмире; от будущего международных администраций в Боснии или Косове; от приверженности развитию в качестве альтернативы глобализированной военной экономике. Останется ли Босния по-прежнему поделенной на малые государства в хантингтоновском стиле, будет ли управляться международной администрацией или же в конце концов трансформируется в действующую демократию? Можно ли войну в Ираке интерпретировать в качестве примера анархии по Каплану или хантингтоновской цивилизационной войны? Исключает ли ошибка с применением программы «Обязанность защищать» в Ливии возможность альтернативного космополитического вмешательства, которое помогло бы установить демократию и ввести принцип верховенства права? «Война против терроризма», прообраз хантингтоновских представлений о будущем, испытывает серьезные проблемы. Она так и не принесла ощущение безопасности ни на Ближний Восток, ни в Европу и США. И все же небезопасность не обязательно ведет к иному подходу. Возможно даже, что отсутствие безопасности будет способствовать формированию все более крайних позиций, толкая к новой войне в глобальном масштабе, когда политика идентичности, атаки против гражданского населения и теневая экономическая изнанка глобализации будут все вместе усиливать друг друга. Станет ли итогом некая форма анархии с единичными укрепленными островками цивилизованности? Или же космополитический подход сможет предложить путь преодоления пропасти между зонами военных действий и зонами цивилизованности – некую альтернативу «Войне против терроризма»?

ТАБЛИЦА 8.1.

Модели управления

Критики космополитического подхода могли бы сказать, что он являет собой даже более амбициозный модернистский/универсалистский проект, нежели прежние модернистские проекты (такие, как либерализм или социализм), а следовательно, содержит в себе тоталитарные притязания. Кроме того, учитывая секулярный характер этого концепта и его открытое неприятие любых форм коммунитаризма на основе идентичности, можно было бы утверждать, что этот концепт открыт для более суровых обвинений в утопизме и непоследовательности, чем прежние модернистские проекты. Я придерживаюсь того мнения, что общественную мораль надо подкреплять универсалистскими проектами, хотя эти проекты и подвержены периодическим изменениям в зависимости от обстоятельств – они всегда вызывают непреднамеренные последствия и их надо пересматривать. Именно поэтому они никогда не могут быть универсалистскими в практическом смысле, пусть даже они и выступают с универсалистскими претензиями. Значение таких проектов, как либерализм или социализм, либо подтверждается обстоятельствами (по крайней мере в течение какого-то времени), либо дискредитируется. Идея XVIII столетия о том, что природе имманентно присущ разум, подразумевала, что посредством опыта можно освоить рациональное (нравственное) поведение: в реальности существуют разные способы прожить жизнь (лучше или хуже), и тому, как прожить свою жизнь, можно научиться благодаря опыту (например, опыту счастливой или несчастной семейной жизни или опыту войны и мира). Эти уроки никогда не выучиваются раз и навсегда, потому что реальность очень сложна и невозможно воспроизвести точный набор обстоятельств, в которых некая конкретная рациональность представляется работающей. Однако эти уроки можно осваивать на какое-то время и в близких обстоятельствах.

В нынешнюю рефлексивную эпоху космополитический проект по самой своей природе является пробным шагом. Мы живем в мире с постоянно соперничающими подходами, хотя характер и предпосылки разных подходов не перестают (и не перестанут) меняться. Быть может, в Афганистане не будет найдено никакого решения и Босния будет