Российско-японское противостояние на море. Дуэль флотов и разведок. 1875-1922 - Александр Геннадьевич Зорихин

В последующие годы Морской Генштаб неоднократно возвращался к вопросу о необходимости усиления российского флота в ответ на рост сил потенциальных против ников. В результате долгих дискуссий в 1911–1912 гг. он заручился согласием Николая II и Думы на строительство 3 линкоров, 2 лёгких крейсеров, 9 эсминцев, 6 ПЛ для Черноморского флота, 4 линейных, 2 минных, 4 лёгких крейсеров, 36 эсминцев и 12 ПЛ для Балтийского флота и 6 ПЛ для Сибирской военной флотилии в срок до 1917 г. включительно. Всего же по предвоенным программам на российских и западных верфях были заложены 7 линкоров, 4 линейных, 8 лёгких крейсеров, 36 миноносцев и 24 подводные лодки для европейских флотов. Кроме того, за месяц до начала Первой мировой войны Николай II утвердил программу срочного усиления Черноморского флота, в ответ на пополнение линейных сил ВМФ Турции, ещё 1 линкором типа «Императрица Мария», 2 лёгкими крейсерами, 8 эсминцами и 6 ПЛ, которые, однако, так в строй и не вступили[372].

Что же касается российских военно-морских сил на Дальнем Востоке, то после поражения в войне 1904–1905 гг. оставшиеся там боевые корабли были объединены в Отдельный отряд судов Сибирской военной флотилии. Нормализация российско-японских контактов и подписание серии соглашений в 1907–1912 гг. обусловили отказ правительства Николая II от восстановления флота на Дальнем Востоке до предвоенного уровня и достижения его превосходства над японским. В 1907 г. флотилия пополнилась 3 эсминцами типа «Твёрдый», которые ещё в 1904 г. в разобранном виде были перевезены по железной дороге во Владивосток, достроены и спущены на воду в 1906 г., и 3 эсминцами типа «Сокол», разоружившимися в 1905 г. в Чифу. В следующем, 1908 г. в состав флотилии вошли ещё 4 эсминца типов «Твёрдый» и «Инженер-механик Зверев», перевезённые после войны во Владивосток для достройки, а в 1909 г. она пополнилась минным транспортом «Уссури». В то же время в 1907–1913 гг. все номерные миноносцы были разоружены и исключены из списков флота, вдобавок в 1910–1913 гг. затонула подводная лодка «Форель» и ещё 4 субмарины были сданы на металлолом.

В результате к 1 августа 1914 г. флотилия насчитывала 2 бронепалубных крейсера, 1 канонерскую лодку, 20 эсминцев, 8 ПЛ и 2 минных заградителя. Однако, в связи с отправкой части боевых кораблей в действующие флоты в годы Первой мировой войны, к 1917 г. в составе Сибирской флотилии остались 1 вспомогательный крейсер, 1 канонерская лодка, 14 эсминцев и миноносцев, 1 транспорт-заградитель, 4 минных заградителя, 1 посыльное судно, 2 тральщика[373].

Несмотря на нараставший из года в год дисбаланс между флотами России и Японии на Дальнем Востоке, дипломатические отношения между ними постепенно нормализовывались. Как ни странно, к дальнейшему углублению добрососедских контактов обе страны подталкивали взаимные опасения по поводу реваншистских намерений оппонента, которые в равной степени в 1906–1907 гг. царили в Санкт-Петербурге и Токио. Первый шаг к нормализации был сделан Японией: 25 января 1907 г. председатель Тайного совета Ямагата Аритомо в письме на имя премьер-министра Сайондзи Киммоти выступил за «объединение с Россией в пределах, не противоречащих англо-японскому союзу», чтобы отказаться от «скрытой взаимной конкуренции и бойкота» и «планировать дальнейшее освоение Маньчжурии». Со своей стороны российский МИД 18 февраля 1907 г. подготовил «Справку о возможности компромисса с Японией на маньчжурско-монгольской почве», в которой предложил разделить сферы влияния с Токио в Маньчжурии и Монголии. Начавшиеся зимой 1907 г. российско-японские переговоры завершились подписанием 30 июля того же года общеполитической конвенции. Её секретная часть закрепила разделение Маньчжурии по 122-му меридиану на северную (российскую) и южную (японскую) зоны влияния, а также признание сторонами специальных интересов друг друга соответственно в Монголии и Корее. Для Токио это соглашение также служило признанием Санкт-Петербургом японо-корейских договоров о протекторате от 17 ноября 1905 г. и о праве генерального резидента Японии контролировать все действия правительства Кореи от 24 июля 1907 г.[374]

Спустя два года обе страны вновь сели за стол переговоров в связи с инициативой государственного секретаря США Ф. Нокса предоставить китайскому правительству займ для выкупа у Санкт-Петербурга и Токио КВЖД и ЮМЖД, чтобы экономически закрепиться на северо-востоке Китая, вытеснив оттуда Японию и Россию. Итогом дискуссии стало подписание 4 июля 1910 г. конвенции о поддержке и уважении статуса-кво в Маньчжурии, а также о принятии совместных мер в случае возникновения угрожающих этому обстоятельств. Тем самым Россия и Япония недвусмысленно обозначили США главную цель соглашения – охрана особого положения двух империй на северо-востоке Китая. В секретной части конвенции Санкт-Петербург и Токио подтвердили разграничение сфер влияния по соглашению от 1907 г. и договорились о защите своих прав в регионе от посягательств других держав. Углубление добрососедских отношений с Россией позволило Токио спустя полтора месяца – 22 августа 1910 г. – заключить договор об аннексии с корейским правительством, в результате которого Корея стала частью Японской империи.

Последним перед Первой мировой войной соглашением между Санкт-Петербургом и Токио стала подписанная 8 июля 1912 г. конвенция о разделении Внутренней Монголии на японскую (восточную) и русскую (западную) сферы специальных интересов вследствие начавшихся после Синьхайской революции 1911 г. в Китае центробежных процессов[375].

Постепенное восстановление межгосударственных отношений позволило флотской разведке Японии вскоре после подписания Портсмутского договора возобновить практику командирования своих офицеров в нашу страну под легальным прикрытием. Летом 1906 г. в Санкт-Петербург вместе с вновь назначенным военно-морским атташе, очень опытным разведчиком капитаном 1-го ранга Курои Тэйдзиро прибыли языковые стажёры капитан-лейтенанты Судзуки Отомэ и Каваками Масакадзу, которых в 1909 г. сменил капитан-лейтенант Ситида Кэсаити[376]. В 1912 г. Ситида вернулся в Японию, а вместо него в российской столице находились капитан-лейтенанты Эдахара Юрикадзу (1912–1915), Миякэ Синго (1915–1918) и капитан 3-го ранга Ёнаи Мицумаса (1915–1917), продолжавшие после закрепления навыков русского языка пребывать в Петрограде на правах фактических помощников военно-морского атташе. В конце 1916 г. 4-е отделение МГШ направило в Петроград последнюю перед Февральской революцией группу офицеров-стажёров – капитана 3-го ранга Найто Сёити и капитан-лейтенанта Коянаги Кисабуро.

Режим пребывания языковых стажёров в России ничем не отличался от существовавшего до войны. Например, капитан-лейтенант Судзуки Отомэ, уже решавший в 1903 г. разведывательные задачи в Дальнем, но не владевший русским языком, после прибытия в Санкт-Петербург 4 июня 1906 г. нанял репетитора для освоения грамматики, устной и письменной речи, а в 1907 г. стал брать дополнительные уроки у выпускника факультета восточных языков Санкт-Петербургского университета, служащего Министерства торговли и промышленности М. Мурзаева, с которым целенаправленно один раз в два дня переводил официальные издания