Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Другие противники большевиков испытывали пессимизм относительно перспектив достижения мира в России и возможности страны влиять на послевоенное устройство мира. Некоторые справедливо полагали, что гражданская война после подписания Компьенского перемирия и завершения мировой войны лишь обострится. Так, в кубанском органе Комитета членов Учредительного собрания звучали сожаления: «…а у нас здесь… не видно еще и намека и на просвет. Безнадежный мрак постыднейшей, позорнейшей, жесточайшей, бессмысленной гражданской войны…»[2430] Автор другой статьи в том же издании пояснял: «В переводе на язык русской действительности это означает, что начало международных мирных переговоров будет вместе с тем в России началом нового взрыва кровавой гражданской войны»[2431]. В томской «Народной газете» царили схожие настроения: «Великая война кончается. Уже окончилась. Но идут „междоусобные брани“ — гражданские войны и особенно жестоки последние в нашем отечестве»[2432].

Окончание мировой войны оставалось предметом пристального внимания большевиков, которые вписывали этот процесс в контекст мировой революции, которая порой описывалась как гражданская война. Еще 31 июля, задолго до завершения военных действий, в Обращении СНК к трудящимся массам Франции, Англии, Америки, Италии и Японии они говорили об «окончании войны народов, дабы международная гражданская война, война эксплуатируемых против эксплуататоров положила конец всякой несправедливости»[2433].

Международная гражданская война упоминалась и в обращении СНК к трудящимся стран — участников в интервенции в РСФСР 1 августа 1918 года[2434]. В обращении СНК к трудящимся о борьбе за хлеб 6 августа перечисление мер борьбы с «контрреволюцией» предваряется указанием на факт «англо-французской контрреволюции» — «мировых разбойников», которым вменялось в вину то, что они «отрезали» от советской власти «хлебородные губернии, усилили и обострили внутреннюю гражданскую войну»[2435].

Революционные процессы в странах, участвовавших в завершаемой мировой войне, описывались большевиками либо как подготовка к гражданской войне, либо как ее начало. Выступая на заседании ВЦИК, К. Б. Радек пошел дальше привычной критики гражданского мира, обрисовав перспективы «платежа по счетам» для буржуазных правительств победивших стран перед своими рабочими:

Это только приведет их к Бресту, еще более тяжелому, чем тот, к которому мы пришли, потому что мир, который заключен в гражданской войне — это самый тяжелый мир. Гражданская война знает только уничтожение…[2436]

Особенно примечательна статья Б. М. Волина «Завоевание Берлина», которая начиналась с напоминания о российских политиках, звавших «к гражданскому миру» под «вопли»: «Война до полной победы. Мир будет подписан в Берлине». Б. М. Волин выражал надежду на то, что с крахом «гражданского мира» «Берлин завоевывается социализмом»[2437]. В схожей манере автор передовой статьи «Правды» от 14 ноября иронизировал: «Империалисты… добросовестно позаботились о том, чтобы довести войну „до конца“, то есть до революции». Однако, продолжал он, революция «должна означать не только конец империалистской войны, но и начало такого мира, который и не снился гг. империалистам». Под миром автор мог подразумевать и конечную победу революции и социализма, и гражданскую войну, которая упоминается в тексте как «зажженная и раздутая империалистами»[2438].

Темы мировой революции и гражданской войны переплетались. В «Правде» объясняли необходимость победы над «чехословаками» для развития революций в Европе: если «в одной только Австро-Венгрии» победит революция… это создает грандиозный фронт классовой, гражданской войны»[2439]. Член редколлегии «Правды» Н. Л. Мещеряков писал о «загорающейся международной гражданской войне»[2440]. 22 октября на заседании ВЦИК Л. Б. Каменев говорил о гражданской войне в контексте того, что он назвал «гибелью одной великой иллюзии, одного великого самообмана буржуазии», которая полагала, что «ей удастся эту войну закончить так же, как она была начата». Каменев, напротив, утверждал, что

…мы присутствуем при том, как разбушевавшиеся волны, вызванные приказами к войне за интересы богачей… не могут успокоиться по приказу императоров, как война империалистская везде превращается в гражданскую войну <…> масс… Война империалистская переходит в гражданскую войну на наших глазах не только в России, но и всюду и везде, и мы уже не можем различить, где начинается, и где кончается какой фронт[2441].

В постановлении ВЦИК об аннулировании Брестского мира 13 ноября была использована «мирная» риторика (разумеется, в ее «классовом» обрамлении), наиболее полно выразившаяся в итоговом призыве «Да здравствует истинный мир — мировой союз трудящихся всех стран и наций!»[2442], но в пропаганде красных особенно акцентировался глобальный контекст гражданской войны. Этот акцент усиливался по мере приближения первой годовщины Октябрьской революции и общих ожиданий мировой революции в условиях начавшихся революций в бывших землях Австро-Венгрии и в Германии. К ноябрю и в провинциальной советской печати можно было встретить публикации о «вполне созревших условиях возникновения гражданской войны» в ряде государств[2443]. Смоленская «Звезда» сообщала:

Во всех странах передовой пролетариат постепенно оправляется от своей болезни — летаргического сна и поднимается на борьбу с общим врагом, на фронт всемирной гражданской войны: социалистической революции[2444].

Подобная риторика присутствовала и в заявлениях союзных большевикам политиков: так, принятая 7 ноября декларация народников-коммунистов утверждала: «…мы стоим накануне… превращения международной борьбы наций в международную классовую борьбу»[2445].

Левые меньшевики также обсуждали «успехи мировой социалистической революции» и ее перспективы. Вместе с тем на состоявшемся в конце декабря Всероссийском совещании они охарактеризовали конфликт как «непрерывную гражданскую войну» и постановили добиваться «единого революционного фронта в России путем прекращения гражданской войны между различными частями демократии и пролетариата»[2446]. Тема прекращения гражданской войны, которая упоминалась выше в связи с переговорами социалистических партий в ноябре 1917 года, с деятельностью Собрания уполномоченных и при описании пропаганды Комуча, получила новое звучание после революций в Центральной Европе и окончания мировой войны. Эта тема была актуализирована в ноябре 1918 года и в связи со всплеском надежд многих социалистов на мировую революцию, и вследствие переворота, который привел адмирала Колчака к власти на востоке страны.

Показательно, что о гражданской войне, развязанной ради мировой революции, говорится в гневном обращении патриарха Тихона, адресованном СНК 26 октября:

Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду, и не предвидится конца порожденной вами войны, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян доставить торжество призраку: мировой революции[2447].

Сам факт включения таких терминов в обращение Тихона подтверждает выводы историка Г. Альберта о «харизматичном» статусе идеи мировой революции в исследуемый период[2448].

Международный контекст языков политической коммуникации составлял органичную часть «внутреннего» контекста борьбы за власть. Эскалация политических конфликтов между различными силами находила наиболее явное выражение в центральном для