Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

Не меньше внимания привлекал проект «Кубанской республики», провозглашенной Войсковой радой Кубанского казачьего войска в начале октября. Согласно этому плану Кубань должна была войти в состав России на федеративных началах[1695]. Комиссар Временного правительства в регионе Н. С. Долгополов заявил, что Войсковая рада тем самым узурпирует права Учредительного собрания, а «казаки своими действиями вызывают пожар гражданской войны»[1696]. Цитируя эту оценку Долгополова, «День» назвал кубанских казачьих лидеров виновниками гражданской войны — наряду с большевиками.

В. А. Базаров в «Новой жизни» усматривал в событиях на Кубани образование «юго-восточного фронта», то есть говорил о возможности вооруженного конфликта между Кубанской республикой и центральной властью. При этом Кубанская республика была, по мысли этого автора, опаснее германского завоевания: в то время как Германия претендовала лишь на некоторые пограничные области, казаки потребуют «аннексию всего государства Российского». Он предупреждал также, что даже поражение на внешнем фронте «не поставило бы всероссийскую власть в такое беспомощное положение, как отторжение Донецкого бассейна нашим юго-восточным соседом»[1697].

Различные политические силы стремились использовать тревожные вести о конфликтах на Юге, действительные или мнимые, для политической мобилизации, создавая образы врагов. Наиболее энергично негативные образы Каледина и казаков использовали большевики. Мобилизацию своих сторонников в пользу созыва Всероссийского съезда Советов[1698], дискредитацию планов эвакуации правительства в Москву[1699] и вывода войск Петроградского гарнизона[1700] большевики проводили путем агитационной контаминации имен А. М. Каледина, М. В. Родзянко, Дж. Бьюкенена, М. В. Алексеева, В. М. Пуришкевича и других политиков и военачальников, олицетворявших враждебные классы и общественные группы: казачество, отечественную и мировую буржуазию, генералитет, помещиков. Классовые враги, в интерпретации большевиков, готовили «вторую корниловщину» под руководством «корниловца» Каледина[1701].

Особый резонанс имели известия о том, что А. М. Каледин не признал Октябрьский переворот. Уже 26 октября в соответствии с приказом атамана Донское правительство взяло на себя всю власть в крае; это обосновывалось необходимостью «охранить область от противозаконных выступлений» и желанием спасти «родной край от анархии»[1702]. Многие ожидали, что Каледин после такого заявления начнет поход на Петроград. Газеты сообщали о занятии Калединым Юга России, о наступлении на Харьков, Киев, Воронеж; молва сообщала о взятии донскими казаками Орла, Тамбова и их приближении к Саратову[1703]. В дни октябрьских боев ходили слухи о движении Каледина на Москву и даже о взятии города[1704]. В Москве же, напротив, говорили об усмирении Октябрьского переворота казаками и назначении Каледина министром общероссийского правительства[1705]. Поговаривали даже о казни Троцкого и Керенского[1706].

Как уже было показано в главе 6, угрозу со стороны донского атамана часто вспоминали во время переговоров при Викжеле. Для одних это был повод активнее добиваться соглашения социалистов разного толка, для других — аргумент для того, чтобы прервать совещания и готовиться к масштабному конфликту. В период борьбы с войсками Временного правительства большевики и их союзники активно использовали образ ненавистного многим социалистам донского атамана для дискредитации противников. Они даже утверждали, что Керенский и Каледин (к которым иногда добавлялся Корнилов) вместе наступали на Петроград[1707]. Таким образом, калединская угроза играла роль фактора мобилизации в поддержку военных усилий ВРК. Требование Комитета спасения, чтобы войска ВРК сложили оружие, Л. Б. Каменев назвал «сдачей на милость Керенскому и Савинкову, Корнилову и Каледину»[1708]. Большевики в газетах «Известия» и «Правда» изображали своих противников из числа меньшевиков-оборонцев и правых эсеров сторонниками Каледина и «калединщины» и в последующие дни[1709]. На заседаниях большевистского ЦК Ленин использовал этот довод для разрыва переговоров с умеренными социалистами:

Ясно, что Викжель стоит на стороне Калединых и Корниловых. Колебаться нельзя. За нами большинство рабочих и крестьян, и армии. Здесь никто не доказал, что низы против нас; либо с агентами Каледина, либо с низами[1710].

Умеренные социалисты, в свою очередь, представляли большевиков как силу, прокладывающую дорогу контрреволюции («калединщине», «новой корниловщине»). Меньшевики возвращались к мысли о том, что подрыв единства демократии по вине большевиков готовит торжество контрреволюции: «После теперешнего переворота придет калединовщина. Она уже идет, эта контрреволюция, и тяжелая поступь ее слышна даже сквозь шум большевистских насилий»[1711]. Спасти страну от «генерала на белом коне», приход которого эсеры и меньшевики ожидали после падения «диктатуры» Ленина и Троцкого, могло, по мнению правого крыла умеренных социалистов, только создание социалистического правительства без участия большевиков[1712].

Угрозу со стороны Каледина эксплуатировали и сторонники соглашения всех социалистов о создании правительства[1713]. Некоторые представители эсеров и меньшевиков, делегированные для переговоров при Викжеле, считали главной опасностью Каледина, а общая опасность должна была подтолкнуть стороны навстречу друг другу[1714]. Лидер левых эсеров Б. Д. Камков призывал «демократию» к соглашению, считая, что в противном случае из гражданской войны победителем выйдет Каледин[1715]. За объединение всех социалистов для совместного противодействия Каледину выступали «Новая жизнь» и газета меньшевиков-интернационалистов «Искра»[1716]. Здесь оппоненты действительно находили точки соприкосновения. Так, на заседании Петроградского Совета 31 октября Г. Е. Зиновьев сообщил, что на переговорах, организованных Викжелем, все социалистические партии согласились «немедленно двинуть войска на борьбу с Калединым»[1717].

«Известия» с тревогой писали, что на Дон со всей страны стекаются представители «контрреволюционной буржуазии». Это дало повод называть эту область «русской Вандеей»[1718]. Во второй половине ноября «Правда» и «Известия» утверждали, что «верхи казачества» открыто держат курс на гражданскую войну[1719]. С этим во многом были согласны и противостоявшие большевикам умеренные социалисты.

Таким образом, «русская Вандея» по мере развития событий обретала зримое воплощение в надеждах и страхах оппозиционных друг другу партий и групп, а Каледин, наряду с генералом Корниловым, заслужил репутацию лидера контрреволюционеров. Концентрация же противников большевиков на Юге, действия казаков на Донбассе, бои в Ростове-на-Дону, а вскоре и крупномасштабный конфликт в Украине свидетельствовали о распаде страны, убеждая современников в том, что столкновение Центра и Юга, будь то «гражданская война» или «война с контрреволюцией», не за горами.

Силы, стремившиеся сопротивляться большевикам с оружием в руках, смотрели на Дон как на оплот стабильности, высоко оценивая «контрреволюционный» потенциал казаков. Генерал М. В. Алексеев, выбравший местом формирования будущей Добровольческой армии Новочеркасск, считал большим его преимуществом отсутствие «анархии», «даже резко выраженной классовой борьбы», делая, впрочем, исключение для Донбасса[1720]. Он был не одинок в своей ставке на казачьи области как на консервативный регион, обладающий серьезной военной