Я, грек Зорба (Невероятные похождения Алексиса Зорбаса) - Казандзакис Никос

Вдруг тростниковая изгородь шевельнулась, острые стебли зашумели, как стальные лезвия.

— Эй, приятель! — произнес низкий грубый голос. — Эй, старикашка, наконец-то ты мне попался!

Я похолодел. Голос был мне знаком. Зорба сделал шаг, поднял свою палку и снова замер. При свете звезд я видел каждое его движение. Одним прыжком громадный верзила выскочил из тростника.

— Кто здесь? — крикнул Зорба вытянув шею.

— Это я, Манолакас.

— Иди своей дорогой, убирайся отсюда!

— Ты меня обесчестил, Зорба!

— Это не я тебя обесчестил, Манолакас, убирайся, говорят тебе. Ты крепкий парень, но удача от тебя отвернулась, она слепа, разве ты не знаешь этого?

— Удача или неудача, слепая или нет, — сказал Манолакас (я слышал, как скрипнули его зубы), — а я хочу смыть свой позор. И именно сегодня. У тебя есть нож?

— Нет, — ответил Зорба, — у меня только палка.

— Так сходи за ножом. Я тебя подожду здесь. Иди же! Зорба не шевелился.

— Ты что, боишься? — прохрипел, насмехаясь Манолакас. — Иди же, я жду тебя!

— Что я буду делать с ножом, старина? — сказал Зорба, начиная злиться. — Скажи, что мне с ним делать? Вспомни, в церкви у тебя был нож, у меня его не было, не так ли? И все равно, мне кажется, я ловко выкрутился. Манолакас взревел:

— Так ты еще и издеваешься надо мной? Удачный момент ты выбрал, у меня нож, а у тебя его нет. Неси свой нож, грязный македонец, и мы померяемся силой.

— Брось свой нож, а я брошу свою палку, и тогда померяемся силой, — ответил Зорба, дрожащим от гнева голосом. — Ну же, давай, грязный критянин. Зорба поднял руку и бросил свою палку, я услышал, как она стукнула в камыше.

— Брось свой нож! — снова крикнул Зорба.

Совсем тихо, на цыпочках, я приблизился и в свете звезд успел увидеть блеснувший в камышах нож. Зорба поплевал на ладони.

— Смелее! — крикнул он, собрав все силы. Но прежде, чем молодцы успели накинуться друг на друга, я бросился между ними.

— Остановитесь! — крикнул я. — Подойди ко мне, Манолакас, и ты тоже, Зорба. Вам не стыдно? Противники медленно сближались.

— Пожмите друг другу руки! — сказал я. — Вы оба отличные парни, помиритесь.

— Он меня оскорбил… — сказал Манолакас, пытаясь высвободить руку.

— Тебя нельзя так легко оскорбить, капитан Манолакас! — возразил я. — Вся деревня знает тебя как смелого человека. Забудь о том, что произошло у церкви. То был злополучный день. Теперь это в прошлом, все кончилось! И потом, не забывай, что Зорба нездешний, он македонец и для нас, критян, будет бесчестьем поднять руку на гостя. Ну, дай же твою руку, вот это настоящая смелость, и пойдем к нам в хижину, выпьем по стаканчику и нажарим колбасы, чтобы скрепить дружбу, капитан Манолакас! Я полуобнял Манолакаса, подтолкнув его немного в сторону.

— Он уже стар, бедняга, — прошептал я ему на ухо, если такой молодой и сильный парень, как ты, одержит над ним верх — это не принесет славы! Манолакас смягчился.

— Ладно, — ответил он, — чтобы доставить тебе удовольствие.

Он сделал шаг к Зорбе, протянув огромную тяжелую лапу.

— Что же, дружище Зорба, — сказал он, — дело прошлое, давай свою руку!

— Ты мне ухо отгрыз, — сказал Зорба, — будь же здоров, держи, вот моя рука!

Они долго жали друг другу руки, сжимая их все сильнее. Я испугался, что они снова схватятся.

— У тебя крепкая рука, — произнес Зорба, — ну и силен ты, Манолакас.

— И ты тоже сильно сжал мне руку, сожми сильнее, если можешь!

— Остановитесь! — воскликнул я. — Пойдемте, отпразднуем нашу дружбу. Я встал между ними. Наконец мы вернулись на наш берег.

— Урожай в этом году должен быть неплохим… — сказал я, чтобы сменить тему, — было много дождей. Но никто не поддержал меня. У них все еще перехватывало дыхание. Вся моя надежда теперь была на вино.

Мы подошли к нашей хибаре.

— Добро пожаловать к нам в дом, капитан Манолакас! — сказал я. — Зорба, поджарь-ка колбасы и приготовь

выпить. Манолакас сел перед домом на камень. Зорба взял пучок ароматной травы, пожарил колбасы и наполнил стаканы.

— За ваше здоровье! — сказал я, подняв свой стакан. — За твое здоровье, капитан Манолакас! За твое здоровье, Зорба! Чокнемся! Мы чокнулись, Манолакас плеснул несколько капель вина на землю.

— Пусть моя кровь потечет, как это вино, — торжественно произнес он, — пусть моя кровь потечет, как это вино, если я подниму на тебя руку, Зорба.

— Пусть и моя кровь потечет, как это вино, — произнес Зорба, тоже немного плеснув на землю, — если я вспомню про ухо, которое ты мне отгрыз, Манолакас!

23

Едва рассвело, Зорба сел на постели и разбудил меня.

— Ты не спишь, хозяин?

— Что случилось, Зорба?

— Мне приснился какой-то странный сон. Похоже, нам скоро отправляться в путь. Послушай, ты станешь смеяться. Будто в нашем порту появилось судно, громадное, как город. Оно прогудело, готовое к отплытию. Я с попугаем в руках прибежал в деревню, чтобы успеть на него. Прибегаю, взбираюсь на судно, а капитан тут как тут: «Ваш билет», — кричит он мне. «Сколько он стоит?» — спрашиваю я, вытаскивая из кармана пачку банкнот. «Тысячу драхм». — «Надо же, будьте милостивы, а нельзя ли за восемьсот?» — прошу его я. «Нет, только за тысячу». — «У меня лишь восемьсот, возьмите их». — «Тысячу и ни на грош меньше! Иначе убирайся и побыстрее!» Мне стало очень досадно. «Послушай, капитан, — говорю я ему, — в твоих же интересах, возьми восемьсот, которые я тебе даю, иначе я проснусь, старина, и ты потеряешь все!»

Зорба прыснул:

— Забавная вещь — человек! Ты его наполняешь хлебом, вином, рыбой, редисом, а взамен слышны вздохи, смех и мечтательные речи. Настоящая фабрика! В нашей голове (я в это очень верю) есть звуковое кино, где говорят. Внезапно Зорба прыгнул из постели.

— Но зачем попугай? — воскликнул он с беспокойством. — Что бы он значил, этот попугай, который отправился со мной? Эх! Боюсь, что… Он не успел закончить. Вошел рыжий, приземистый гонец, похожий на дьявола, он едва переводил дух.

— Ради Господа Бога! Несчастная дама кричит, чтобы позвали врача! Она умирает, она говорит, что умирает, и ее смерть будет на вашей совести. Мне стало стыдно. Из-за потрясения, в которое нас ввергла вдова, мы начисто забыли нашу старую подружку.

— Ей так плохо, бедняжке, — продолжал, входя в роль, рыжий гонец, — она так кашляет, что трясется вся ее гостиница! Да, да, старина, она кашляет, будто ослица кричит: кха! кха! Вся деревня трясется!

— Хватит смеяться, — крикнул я ему, — замолчи! Я взял лист бумаги и стал писать.

— Сбегай, отнеси письмо врачу и не возвращайся, пока не увидишь своими глазами, что он оседлал кобылицу. Ты понял? Беги! Он схватил письмо, сунул его за пояс и исчез. Зорба уже поднялся. Он торопливо одевался, не произнося ни слова.

— Подожди, я пойду с тобой, — сказал я ему.

— Я очень тороплюсь, — ответил он и ушел.

Чуть позже я тоже направился в деревню. Сад вдовы был пуст и благоухал. Перед садом сидел Мимито, одичавший, съежившийся, наподобие побитого пса. Он исхудал, его провалившиеся глаза горели. Он обернулся и, заметив меня, схватил камень.

— Что ты здесь делаешь, Мимито? — спросил я, скользя печальным взглядом по саду. Я вспомнил теплые, ласковые руки… В воздухе стоял аромат цветов лимона и лаврового масла. В сумерках виделись прекрасные черные, горящие желанием, глаза вдовы, ее ослепительные белые зубы, начищенные веткой ореха.

— Почему ты об этом меня спрашиваешь? — проворчал Мимито. — Иди-ка ты отсюда по своим делам.

— Хочешь сигарету?

— Я больше не курю. Вы все негодяи. Все! Все!

Он замолчал, задыхаясь, казалось, он подыскивает слова, чтобы выразить переполнявшие его чувства.

— Негодяи… мерзавцы… лгуны… убийцы… Наконец, найдя слово, которое искал, он с облегчением захлопал в ладоши.

— Убийцы! Убийцы! Убийцы! — дико кричал он пронзительным голосом и смеялся. Сердце мое сжалось.

— Ты прав, Мимито, ты прав, — шептал я, уходя от него торопливым шагом.