Ах, Вильям! - Страут Элизабет

Близился мой день рождения, и Кэтрин спросила, что бы я хотела получить. Я сказала, что хотела бы подарочный сертификат в книжный магазин. Меня будоражила сама мысль о том, чтобы пойти в книжный и что-нибудь там купить. В день моего рождения она отвела меня в гараж и показала штуковину с клюшками для гольфа. Ее лицо так и сияло. «С днем рождения, — сказала она, хлопнув в ладоши. — Теперь у тебя есть свои клюшки».

Я больше никогда не играла в гольф.

Но Эстель в гольф играла; они с Вильямом вместе играли в Монтоке, а еще в Ларчмонте, когда навещали ее мать. И даже Джоанна играла в гольф, это всплыло у меня в памяти через несколько дней после ужина у Вильяма, когда я сидела в кресле и смотрела в окно.

* * *

Где-то через неделю я позвонила Вильяму проверить, как у него дела, и он сказал: «Нормально», и еще он сказал, что Бриджет приехала на пару дней погостить, и на этом мы попрощались. Ладно, подумала я, больше не буду ему звонить — он как будто от меня отмахнулся.

Но как-то вечером, пару недель спустя, — август был уже почти на исходе — он позвонил и сказал, что все думает об этой женщине, Лоис Бубар, его единоутробной сестре, и о том, чтобы с ней связаться. Мы стали обсуждать эту идею; Вильям хотел познакомиться с ней, потому что они родственники и уже не молоды, но с другой стороны — вдруг она его ненавидит? Она точно ненавидит его мать.

— Что мне делать, Люси? — спросил он. — Девочки знают?

— Я им не рассказывала, а ты?

— Нет, я думал, ты расскажешь.

— Я решила, это твое право.

— Ладно, — сказал он.

И повесил трубку.

Через пять минут он перезвонил:

— Люси, поехали со мной в Мэн!

Предложение меня удивило, я ничего не ответила.

— Ну же, Люси, — настаивал Вильям. — Давай просто съездим в Мэн на пару деньков. На следующей неделе. Давай просто возьмем и съездим. Посмотрим, как выглядит место, где все произошло. Я знаю, где живет Лоис Бубар, давай просто посмотрим.

— Просто посмотрим? Я не совсем понимаю.

— Я тоже, — сказал он.

* * *

О поездках.

На отдых нас возила Кэтрин. Я про такой отдых, где люди загорают вокруг бассейна на Карибах. В первую поездку она взяла нас, когда мы были молодоженами. Она все организовала сама; мы втроем полетели на Каймановы острова. До этого я лишь раз летала на самолете — в последний год учебы в колледже. Я поверить не могла, что сижу в небе, но нужно было не подавать виду, и я старалась. Но это было невероятно.

Хорошо, что, когда мы отправились на Кайманы, у меня уже был этот перелет за плечами: я могла вести себя как все и чувствовать себя более-менее как все. Но когда мы сошли с трапа, на слепящее солнце, когда маленький автобус доставил нас в отель, меня охватил тихий ужас. Я понятия не имела — просто понятия не имела, — что делать: как пользоваться ключом от номера, в чем спуститься к бассейну, как сидеть у воды (плавать я не умела). А все вокруг были такими искушенными, все вокруг в точности знали, что делать; господи, я просто оцепенела! Повсюду на шезлонгах были распростерты тела, намазанные чем-то жирным и блестящие на солнце. В воздух поднималась рука, и появлялась официантка в шортах и с хвостиком на затылке, чтобы принять заказ, — откуда все знали, что делать? Я уже говорила, что чувствую себя невидимкой, но в тот миг на моем невидимом лбу словно загорелась табличка: «Эта девушка ничего не знает». Ведь я и правда ничего не знала. А Вильям с матерью составили рядом шезлонги и устроились лицом к океану, затем Вильям обернулся посмотреть, где я, и помахал мне рукой. «Что с тобой, Люси?» — спросила Кэтрин, когда я подошла. На ней была широкополая холщовая шляпа. Ее солнечные очки смотрели на меня. Я сказала: «Ничего». Я сказала, что скоро вернусь. И пошла обратно в номер — только по пути заблудилась и долго бродила не в том крыле, — а добравшись наконец до номера, плакала и плакала. А они, наверное, даже и не догадывались.

Хотя, когда я вернулась (они по-прежнему лежали на шезлонгах), Кэтрин была ко мне очень добра, и взяла меня за руку, и сказала: «Похоже, для тебя это чересчур».

Кэтрин жила в номере по соседству, и в обоих номерах были раздвижные стеклянные двери, открывавшиеся на маленькое патио, бежевая мебель и белые стены. Из нашего номера было слышно, как Кэтрин выходит на патио и заходит обратно, было слышно, как ездят стеклянные двери. Ночью, когда мы занимались любовью, я умоляла Вильяма быть потише — меня пугало, что через стенку от нас спит его мать. В крошечном домике, где я росла, из родительской спальни почти еженощно раздавались звуки, визгливые стоны моего отца, это было чудовищно. Я очень плохо спала в ту неделю на Каймановых островах.

В последующие годы я приглядывала за нашими девочками, сидя у бассейна, а Кэтрин с Вильямом лежали на шезлонгах и разговаривали. Как-то я спросила у Кэтрин: «В юности вы тоже отдыхали на таких курортах?» Она положила на грудь свой журнал и уставилась на океан. «Нет, ни разу», — ответила она. И снова взяла журнал.

Я ненавидела эти поездки. Все до единой.

Однажды, на День благодарения, — мы с Вильямом были женаты уже лет пять — мы полетели в Пуэрто-Рико, и тамошний отель оказался куда роскошнее, чем наш отель на Большом Каймане, территория была очень зеленая, с громадным бассейном, и стоял он прямо на берегу океана. Может, это все День благодарения, но я вдруг почувствовала, что жутко скучаю по родителям и даже по брату с сестрой.

И тогда я набрала четвертаков — выменяла у администратора втайне от Вильяма с Кэтрин — и пошла к таксофонам, они рядком висели в дальнем конце вестибюля за перегородками из красного дерева. И позвонила домой, трубку взял мой отец. Он очень удивился, и я его не виню — я редко звонила родителям.

Отец сказал:

— Мамы нет дома.

А я ему:

— Ничего, папуль, не вешай трубку.

А он мне, заботливо так:

— Люси, у тебя все хорошо?

И я сказала — точнее, выпалила, я сказала:

— Папуль, мы в Пуэрто-Рико с мамой Вильяма, и я не знаю, что делать! Я не знаю, что делать в таком месте!

Немного подумав, отец спросил:

— Там красиво?

И я сказала:

— Ну да, наверное.

И тогда он сказал:

— Я тоже не знаю, что тебе делать. Попробуй просто любоваться пейзажем.

Он сказал это мне в тот день. Мой отец.

Но я не могла любоваться пейзажем, слишком мне было тревожно. Надо было приглядывать за девочками в бассейне, они были совсем крохами, но им очень нравилось плескаться в воде, Кэтрин купила надувные круги, и девочки в них плавали. Иногда она забиралась к ним в бассейн и, показывая на меня пальцем, говорила: «Плывите к маме, плывите к маме!» И смеялась, и хлопала в ладоши. А потом вылезала из воды и шла на пляж читать книжку. Если Вильям был рядом или, еще лучше, с девочками в бассейне, мне было гораздо легче, я уже не чувствовала такой угрозы от людей на шезлонгах: руки ниспадают с подлокотников, глаза прикрыты от слепящего солнца. Но Вильям никогда не купался подолгу, и вскоре я снова оставалась с девочками одна — и мне становилось страшно.

В день отъезда, в аэропорту, девочки всегда капризничали, а Вильям (так мне запомнилось) подолгу молчал. В самолете я садилась между девочками и старалась их развлекать, хотя меня брала злость. Потому что, если одна из них плакала, соседи бросали на меня недовольные взгляды, а Вильям с Кэтрин сидели где-нибудь в другом ряду.

С тех пор я объездила полмира — мои книги выходят в разных странах, и зарубежные издательства приглашают меня на встречи с читателями, и еще меня зовут на фестивали, — словом, я побывала во многих местах и много летала первым классом, где тебе выдают маленький наборчик с зубной щеткой и пастой и маской для сна, через все это я проходила уже много раз.