Майкл Каллен: Продолжение пути - Алан Силлитоу

было. Она подошла ко мне, и румянец узнавания исчез под светлыми корнями ее волос.  

— Майкл!

— Мне было интересно, узнаешь ли ты меня. Я собирался связаться с тобой в «Коте с пальмовым маслом», или как там он называется, но всякий раз, когда я шел на север, вы оказывались на другой стороне центральной резервации, и мы всегда спускались другим путем. Или мой работодатель сидел в машине, и мне не разрешали остановиться. Я бы разыскал тебя раньше, — продолжал я, — только мне нужно было на неделю поехать в Америку. Хотя я думал о тебе все время, пока был в Нью-Йорке.

Ее маленький рот становился все прямее и прямее.

— Я ненавижу  лжецов.

— Я тоже. Худшим лжецом, которого я когда-либо знал, был мой отец. Следующей худшей лгуньей была моя мать. Они превратили жизнь в ад.

— Ой, отвали, — она пошла за стойку. Проблема с девушками из рабочего класса, сказала я себе, в том, что они всегда говорят то, что думают. Я взял газету и попытался разгадать анаграмму в кроссворде. Через десять минут она вернулась. — Хочешь, чтобы я облила тебя этим кипящим супом, или ты перестанешь ко мне приставать и уйдешь?

Я был не из числа тех, кто в ответ на такую просьбу плеснет кипящим супом в ее прекрасное, чувственное лицо. Я потыкал пальцем в оставшийся угол моего заплесневелого хлеба и убил долгоносика, упавшего на пирог с заварным кремом, с которым у меня не хватило смелости справиться из боязни, что я заражусь бильгарцией.

— Я пойду, когда закончу обед, или как ты это называешь.

Она отнесла суп к соседнему столу и вернулась к стойке. В одном конце стоял кассир, а за чанами с кукурузной кашей, оладьями, луковыми котлетами из цельнозерновой муки, пастой из брюссельской капусты, соусами из плавленого сыра, ореховыми котлетками и заправкой для салата из рыбьего масла стояли еще две женщины, одна из которых мне очень понравилась. Она была зрелой тридцатипятилетней девушкой, тайно поедающей сэндвич с говядиной, как если бы она устроилась на работу в такое заведение только для того, чтобы сводить с ума клиентов, потому что между хлебами, как живые, свисали куски мяса и жира.  У нее было полное тело, темные вьющиеся волосы, а ее высокие скулы сильно покраснели, как будто они находились слишком близко к огню. Этти, которая была в слезах, вероятно, жаловалась на мое оскорбительное присутствие, и я знал, что она должна была бы так поступить. Женщина доела свой сэндвич и налила чашку крепкого черного кофе, которая, будучи слишком горячей, могла стать еще прохладнее, пока она имела дело со мной,  красиво покачиваясь между столиками довольных клиентов  сказала:

— Вам лучше уйти. Вы раздражаете одну из наших официанток.

Я посмотрел вверх.

— Честно говоря, я ждал возможности поговорить с вами. За последнее время я был здесь на ланче как минимум пять раз, но это происходило только из-за вас, а не из-за этой сквернословящей маленькой девчонки. За вами наблюдали.

— О чем, черт возьми, вы говорите?

— Вас зовут Филлис, — сказал я. — Вам около тридцати лет, и один из ваших родителей родом из Ирландии. И вы в разводе.

Мои острые уши услышали ее приветствие Этти, которая подошла к стойке, а остальное я собрал воедино на основе всевозможных догадок. Я также мог бы сказать, что у нее двое детей и она живет в Кэмден-Тауне, но не хотелось переусердствовать или портить картину.

— Откуда вы все это знаете?

— Объяснения заняли бы слишком много времени. Недалеко отсюда открылся новый ресторан под названием «Рэддишер». Честно говоря, той еды, которую я здесь заказал, не хватило бы, чтобы зарядить энергией муравья, поэтому я подумываю сходить  в вышеупомянутое место. Не могли бы вы присоединиться ко мне?

По ее глазам и легкому изгибу губ я видел, что ей пришлось немало пережить в жизни, но поскольку это исходило в основном от таких парней, как я, то только такие парни, как я, могли с этим справиться и надеялись добиться чего-нибудь. Выражение ее карих глаз было таким тонким и активным, что, казалось, вся ее жизнь пролетела перед ними, прежде чем ее враждебность наконец утихла, и она сказала:   

— Я работаю до трех тридцати. 

— Встретимся сегодня вечером в семь тридцать за ужином.

Моя быстрая реакция оттолкнула ее обратно в окопы, и ее прекрасные глаза затуманились.

— Что вы сделали с Этти?

Я зевнул.

— Боюсь, это то, чего я не делал. Это всегда моя проблема. Она работала, как вы знаете, на автосервисе, который находился недалеко от моего поместья в Кембриджшире, где я развожу скаковых лошадей. Я не мог отвезти ее туда из-за жены. Я знаю, что я мягкосердечный, должно быть, потому что моя мать ирландка, но мне не нравится делать женщин несчастными, и я так твердо придерживаюсь этого правила, что, к сожалению, иногда в конечном итоге причиняю кому-то боль или делаю себя еще больше несчастным из-за этого. Но если бы я взял ее с собой домой, скорее всего, моя жена — и мне больно это говорить, но это правда — ну, она бы уложила Этти в постель. прежде чем я смог. Моя жена такая. Даже наши пятеро детей время от времени смотрят на нее косо, когда она с другими женщинами. У меня самого довольно широкий кругозор, потому что, когда некоторые из этих женщин ей надоедают, мне приходится их утешать, и у меня есть свои возможности, можно сказать. Но мне не хотелось подвергать Этти ее пагубному влиянию. Я бы не пожелал такого ни одной женщине.

Она хотела уйти, но не смогла. Она была в ужасе, и это было многообещающе. Она была очарована, что было опасно — для нее. Но я устал от этого и хотел покончить с этим.

Какой бы хорошей женщиной она ни была, она сцепила руки и посмотрела на стойку, где стояла Этти, как будто ожидая сводки новостей со стола переговоров. Я не знал, о чем идет речь, и жаждал уверенности в встрече с Моггерхэнгером.

— Когда я взял свою секретаршу домой поработать, результат был тот же, — продолжил я. — Я нанял секретаря-мужчину и отвез его домой, но она тоже уложила его в постель до полуночи. Я был в полном смятении, но в конце концов решил, что я единственный, кто будет в безопасности, когда войду в этот дом, просто потому, что она так меня презирает.

– Не слушай его, – крикнула Этти. — Он расскажет тебе что угодно. Он