Перегрины. Правда за горизонтом - Василий Кленин

в плену неработающей плоти. Делать Сервий ничего не мог, ему только и оставалось, что думать. Мысли бежали неудержимым потоком, от них приходила реальная боль. Сны сменялись явью, и между ними всё хуже различалась граница. Клавдион засыпал часто, и порой сам не замечал этого. А во снах мысли бежали еще быстрее и становились только назойливее.

С того памятного дня, когда на Вададли приплыли Протиты и навсегда изменили жизнь портойев, Бессмертный больше не бывал на заседаниях Совета. Теперь на духо* Клавдионов (на его духо!) сидел один из внуков. Но Бессмертный был в курсе всех дел. Потому что не только Клавдионы испугались остаться без Сервия. Страх окутал всю Рефигию Ультиму. И почти каждый день к его ложу приходил кто-нибудь из членов Совета. Робко садились они у изголовья и рассказывали обо всем, что происходило в мире. Надеясь получить мудрый совет, идеальное решение. Сервий косил на знатных гостей взглядом, и его поражал трепет на лицах первых людей портойской державы.

«Так, глядишь, помру, а они меня высушат и поставят где-нибудь в тенечке на постаменте, – фыркал старик. – И будут ходить к изголовью, мух отгонять. Да выражать почтение».

Почти парализованный, Сервий нередко спал во время таких визитов, и кое-что от него ускользало. Но уж если услышал – память держала всё крепко. Она у старика была на удивление тверда. Разум постоянно перебирал множество воспоминаний разных времен, и Сервий сам пугался того, насколько большую жизнь прожил. И прекрасно понимал, как пугает портойев. Никто, никогда не жил в этом мире без Сервия Клавдиона. Для всех он был частью мироздания. Как Солнце или Багуа.

Что станет с мирозданием, если этой части не станет?

Портойям было страшно, а Сервию смешно. Только вот поделиться этим весельем было не с кем. Говорить старик совершенно не мог. Из сморщенной пасти издавалось лишь шипение и бульканье. Угадывать желания Бессмертного окружающие пытались лишь по вялым телодвижениям и выражению глаз.

– Что ты хочешь, дедушка? – кинулась к постели Сервия смуглая толстуха, которая точно не была внучкой Клавдиона. Ни по возрасту, ни по крови. На редкость сильное движение изможденной руки старика заставило ее подпрыгнуть от неожиданности. Но, если прыткости у бабы хватало, то вот читать по глазам старика она не умела.

– Водички? Ты хочешь пить! – радостно воскликнула она и протянула ко рту Сервия чашку с теплой водой. Пришлось отплевываться и пытаться отвернуть голову, чтобы толстуха поняла, что вода не нужна. Но она не успокоилась и предлагала то одно, то другое, отказываясь понимать простую мысль: его надо просто оставить в покое!

– Гулять? Может быть, ты хочешь погулять? – обрадовалась новой идее женщина.

Сервий дважды моргнул, соглашаясь. Пусть уж гулять – только бы подальше от заботы этой дуры. Баба тут же высунулась в дверь и визгливым криком начала раздавать команды.

…Оказывается, снаружи был вечер. В закрытой комнате теряешь ход времени. Оранжевое закатное солнце слепило глаза, Бессмертный болезненно жмурился и мычал, но тупые носильщики-ара не догадывались сделать перед лицом старика какую-нибудь тень.

Уже давно Клавдион отказался от привычки ежедневных прогулок, но слуги хорошо помнили маршрут. Постепенно слезящиеся глаза Сервия привыкли к свету, и он с тихим наслаждением стал оглядывать окрестности: Клавдионов холм, Рефигия Ультима, развалившаяся в низине, тихая гладь залива Катагуа. Ввечеру все каноэ портойев уже замерли у причалов или были вытащены на берег. Но по широкой части залива на большой скорости шла одна лодка.

Это свою руку перед глазами старик толком не мог разглядеть, а вот вдалеке различал всё прекрасно. Он ясно рассмотрел запредельные размеры лодки и даже сосчитал людей в ней. Сосчитал не по головам, а просто сходу понял, сколько их там. Лодка была ферротская. Как тогда.

Тогда Бессмертный также сидел в носилках на этом берегу. А по Катагуа плыла лодка ферротов с послами. И после этого весь мир пошел кувырком.

Воспоминания, обрывки рассказов других людей с новой силой нахлынули на разум Клавдия. Они сыпались на него, складывались в какие-то немыслимые конструкции… И вдруг озарение осветило его разум. Клавдион понял! Внезапно предельно ясным стало всё вокруг. Не только тайна появления ферротской лодки у берегов Вададли, но и вообще всё.

Бессмертный словно вознесся над миром Прекрасных островов и увидел его с высоты. Весь мир опутывали сотни и тысячи светящихся ниточек. Они изысканными дугами опутывали острова и Багуа, взаимопересекались и перепутывались, превращаясь в неосязаемую белесую сеть.

Всё, что происходит в мире, не происходит случайно. У всего есть причина, у любого действия имеется побудительная сила, которую, в свою очередь, побуждает другая сила, а ту – еще одна. И так бесконечно. Каждый остров, каждая общность, каждый человек и даже нечеловек ежесекундно движут события, что приводит к новым последствиям.

Клавдий знал это давно. И жизнь его была посвящена тому, чтобы постичь эти причины, распутать клубок, вызнать побуждающие силы. Иногда ему удавалось промыслить грядущее, но обычно знаний для этого было недостаточно.

«Видимо, нужно было оказаться запертым в мертвом теле, жить одними мыслями, сотни раз обдумывать одни и те же факты, просеивать тысячи воспоминаний, чтобы в один момент всё понять, – улыбнулся сам себе Сервий. – Увидеть картину во всей ее полноте и величии! И понять, что последствия происходящего не такие уж и непредсказуемые».

Он всегда знал, что был мудрецом и не запрещал себе признаваться в этом. Но каким же глупым и наивным он стал казаться самому себе сейчас. Даже не глупым, а просто слепым. Крошечным слепым куренком, который сидит в корзинке. Он обполз все стенки и решил, что узнал всё об окружающем мире, даже не подозревая, что всего лишь рядом, за стенкой…

«О, ЙаЙа! – взмолился Клавдион. – Зачем ты не открыл мне глаза раньше! Хотя бы на один сезон штормов!».

Лодка к берегу плыла ферротская. Там снова сидели послы. И они снова несли беды портойям.

Факты укладывались в цепочки, и реальность представала ясной, как никогда.

«Прежний посол Катагуа говорил о войне, – Сервий рассортировывал белые ниточки, поясняя всё самому себе, ибо не с кем ему было больше поделиться. – Наша хитрость сработала на время: ферроты не решились напасть ни до сезона штормов, ни во время. Но пусть с запозданием они всё же напали».

«Напали, да неудачно, – поддакнул Сервий самому себе. – Взгляни на лодку: там летапикцы, увешанные железом и совсем непохожие на побежденных. Значит, ферроты напали незначительными силами».

«Это