Агнес - Хавьер Пенья

именем, данным мне Девушкой погоды и времени, и одним из вымышленных имен Ландрю. Случайное совпадение, хоть Агнес и считала иначе. Совпадение, лишившее меня сна задолго до того, как то же самое случилось с Агнес Романи. Теперь я считаю его всего лишь еще одним совпадением.

Я знал, что наступит момент, когда она свяжет-таки концы с концами, хотя ее сноровка в написании текста вступает в явное противоречие с ее же нерасторопностью по части документирования: в процессе расследования она ограничилась исключительно поиском в «Гугле» да чтением моих книг и мейлов. Ну и черт с ним, журналистская лень меня не колышет; самым печальным, поистине трагическим в Агнес является ее твердая уверенность в том, что она пишет книгу о Луисе Форете, и неспособность догадаться, что на самом-то деле она пишет книгу об Агнес Романи.

Вчера вечером я к ней заглянул — на каких-то полчаса, пока она ходила в полицию подавать на меня заявление, — проверил последние изменения в тексте, обновил информацию на своем съемном диске и ушел. Но сперва все же выдвинул ящик тумбочки возле кровати, проверил вибратор: уже без упаковки, огромный, розовый, бесстыжий. Что-то побудило меня поднести его к носу и, раздув ноздри, втянуть в себя воздух, как будто нюхая гаванскую сигару. К огромному сожалению, вибратор не пах абсолютно ничем, даже пластиком, как будто она расстаралась и продезинфицировала его, превратив в безликий предмет.

И я сказал себе: ты ничуть не изменился — начал с того, что нюхал грязные трусы в комнате Ильзы, а кончаешь тем, что принюхиваешься к использованному вибратору.

Сегодня утром, перед посадкой на рейс в Швейцарию, я систематизировал тексты Агнес. Отъезд из Сантьяго, вопреки первоначальным планам, пришлось ускорить из-за новостей о коронавирусе: они дошли даже до меня, хоть я стараюсь не смотреть телевизор. Поднятая тревога закончится ничем, как и во многих других случаях, однако если моя биография чему-то меня и научила, так это тому, что перед чужеродными элементами, перед всем, что ускользает от моего контроля, следует быть крайне осторожным. Отредактировав тексты, я вставил между ними наиболее содержательные фрагменты из ее дневника. Добавил пролог и пять приложений, подготовленных заранее с целью более глубокого погружения в некоторые вопросы. Сочинил этот эпилог и отослал все в литературное агентство. Текст потребует некоторой доработки в издательстве, но, в общем и целом, я полагаю, этот роман станет вершиной моего творчества.

Я связался с цюрихским банком, чтобы закрыть счет; директор был безутешен и так долго умолял этого не делать, что пробудил во мне испанский стыд. Попрошу агентство в Лос-Анджелесе разделить причитающиеся мне деньги, положив их на несколько счетов в тех местах, что всем известны как налоговый рай.

Сделаю себе другой паспорт. Хотя сперва кое-что придется слегка изменить. На сегодняшний вечер у меня назначен визит к стоматологу: нужно исправить зуб, который привлек внимание Агнес, тот самый зуб, который она назвала гильотиной с поднятым лезвием. Это единственная моя уникальная черта, других особых примет у меня нет, разве что рот чуть кривится при разговоре, но с этим я ничего не могу поделать, если только меньше разговаривать, снова стать молчальником, каким был до того, как стал Луисом Форетом. Нужно подумать, что еще можно изменить. Если перестану бегать, наверняка растолстею, а если начну бегать еще интенсивнее — похудею. Можно отрастить бороду и усы, покрасить волосы. Или ничего не делать. Не хочу давать подсказки.

В этом романе я расскажу обо всем: в том числе о том, как избавился от тела Ургуланилы. Я сделал это в состоянии паники, не более того; не думаю, что меня будут за это преследовать. Больше всего власти обеспокоятся уклонением от уплаты налогов. Они так предсказуемы… Я не волнуюсь, я знаю, что меня не найдут. Пришло время убрать Луиса Форета в долгий ящик. Пришло время этому человеку — или же имени — исчезнуть. Несколько месяцев еще есть — что меня остановит?

Хорошо бы, чтоб единственной моей заботой стало лишь то, что на мой след выйдут они.

Только я боюсь, что это сделают не они.

«Астрономический эллипс случайностей», — написала обо мне Агнес.

Астрономический эллипс случайностей рано или поздно меня настигнет. Как всегда, когда я пускаюсь в бега.

К Ландрю — «убийце женщин».

К Теду Хьюзу. «Не нужно спускать курок, чтобы стать убийцей».

Случайности, несчастья, смерти.

Меня все равно найдут, даже если я отправлюсь в далекий порт и буду смотреть, как швартуются корабли, отправлюсь туда, где играют музыканты, туда, где эта история началась. Потому что реальные истории происходят не в хронологическом порядке; время замирает, наблюдает за ходом событий. Я же хочу остановить его именно там, на первом кусочке мозаичной смальты: там, где я сижу, потягивая фраппе, поглядывая на игроков в тавли, прислушиваясь к звукам бузуки, уплывающим вдаль над морем цвета анемонов.

Однако в данный момент кто-то, похоже, вознамерился остановить время не где-нибудь, а в аэропорту. Кто-то, похоже, вознамерился подвергнуть меня глубокой заморозке именно здесь. Рейс неоднократно задерживают, время вылета переносят, переносятся и мысли в моей голове, отступают во времени, уходят в тот момент, когда я втягивал носом аромат вибратора Агнес; единственным, что я тогда уловил, был едва ощутимый запах газа, исходившего от бойлера. Этот бойлер уже давно грозил серьезными неприятностями. Добравшись до зоны посадки, я вспомнил, что у Агнес отсутствует обоняние, что она потеряла его уж не знаю точно при каком именно, но при каком-то несчастном случае в бассейне, участником которого стал некий безногий пловец. Мой рейс продолжают откладывать, и голова взрывается условными придаточными. Если бы я перекрыл газ. Или если бы я позвонил в полицию анонимно, выдав себя за соседа. Или если бы я не запер дверь на ключ, оставил ее приоткрытой, инсценировав ограбление. (С какой это стати они столпились у стойки гейта?) Или если бы я устроил пожар при помощи щипцов для волос. Или если бы я просто оставил ей прощальную записку, хотя тем самым бы себя выдал…

Или если…

Но в конце концов, чего ради? Чтобы Агнес захлебнулась собственной рвотой. Чтобы повесилась на трусах Ургуланилы. Чтобы ей перерезал глотку мужчина с брекетами. Чтобы она подавилась яблоком «гренни смит».

Для тебя я предпочел газ, ведь газ, говорят, дарует смерть сладкую, а единственная горечь, которую я пожелал допустить у тебя во рту, была горечь односолодового виски, моя маленькая Агнесса Римская.

Март 2020 года