Госпожа Медвежьего угла - Светлана Богдановна Шёпот

Глядя на багровеющее лицо Иглены, Валентина мысленно считала, ожидая, когда тетка взорвется. Ждать долго не пришлось.

– Ты обезумела?! – закричала она, напугав стоящих рядом селян. – О чем ты говоришь? Какая зарплата? Никто тебя не нанимал, чтобы платить!

– Так и я у вас никакой еды не покупала, чтобы сейчас быть в долгу, – спокойно ответила Валентина.

– Это другое! – бесстыдно заявила тетка. – Мы не обязаны были тебя оставлять. Ты должна быть благодарна, что я не выбросила тебя за порог, когда моя сестра умерла! Самое малое, что ты можешь сделать – это заплатить за потраченную на тебя еду. А ты! Ты! Вместо того, чтобы осознать, как тебе повезло, пытаешь… – Иглена почти задохнулась от возмущения.

Валентине было интересно, действительно ли тетка не видела несправедливости в своих словах или ей просто было плевать. Главное – получить выгоду.

– …пытаешься ограбить нас, – закончила Иглена и возмущенно посмотрела на Валю. – Бесстыдная! Какая же ты бесстыдная! В тебе нет ни капли семейной добродетели! Ты требуешь от своей семьи денег за то, что и так должна была делать?

Некоторые жители зароптали. Видимо, слова Иглены показались некоторым возмутительными. Но сильно вмешиваться никто не собирался.

Валентина вздохнула. С каждой минутой она все больше понимала бессмысленность спора с теткой. Та с готовностью отвергнет любые доводы. Как говорится, как об стену горох. Иглена явно будет и дальше гнуть свою линию.

– Скажите, господин писарь, – обратилась Валентина к писцу, – в соседнем городе есть судья, или за таким человеком нужно ехать в столицу?

– С-судья? – ахнула Иглена. В ее голосе послышалась неуверенность.

– Зачем ей судья? – пробормотала одна из деревенских женщин. – Разве хорошо беспокоить такого важного человека столь обыденными вещами?

– Верно! – согласилась тетка. – Чего это ты удумала? На семью свою в суд подавать? И не стыдно тебе? Как ты потом в глаза людям будешь смотреть?

– Не дури, Валеся! – прогудел один из мужчин. – Не дело это сор на всеобщее обозрение выносить. Сами по себе все решите, и с миром разойдетесь. Зачем важных людей беспокоить пустыми склоками?

Валентина окинула всех взглядом и улыбнулась. Она понимала, почему селяне так встревожились.

Взять, к примеру, дядьку, который говорил. Его звали Торвин, и он занимался рубкой и продажей дров.

Однажды Валенсия ходила за грибами– тетка послала, чтобы насушить на зиму, – и встретила его в лесу, когда тот разделывал кабана. Торвин, конечно, испугался, ведь охота на таких крупных животных была запрещена, но Валенсии ничего не сделал, лишь попросил молчать.

И не только Торвин промышлял подобной охотой. Валентина была уверена, что каждый мужчина в селе хоть раз, но приносил домой из леса что-то покрупнее зайца.

В такой преступной деятельности со стороны жителей деревни не было ничего удивительного, ведь Камнесерд располагался в глухом месте, куда ни один аристократ никогда не забирался.

– И как же вы предлагаете нам все решить? – спросила Валентина. Судя по тому, как побледнел после ее слов мужчина, он не знал ответа на ее вопрос. Валя кивнула и продолжила: – Судья – наш лучший выход из этого спора.

Толпа после ее слов загудела недовольно.

– Не нужен нам судья, – произнес женский голос. – Пусть его святейшество все решит! Честнее и разумнее мы никого не найдем.

– Хорошая идея, – согласились другие. – Да, пусть его святейшество скажет свое слово. А чиновник все запишет. Пусть они решают.

После этих слов вся толпа повернулась к двум гостям деревни. Валентина тоже посмотрела на них. Ей было интересно, что решит священник.

– Что скажете, ваше святейшество? – спросила она.

Священник посмотрел на Валю, затем на занервничавшую Иглену, которая, впрочем, быстро взяла себя в руки. Видимо, вспомнила, что именно он предложил Валентине оформить долговое обязательство. Это натолкнуло Иглену на мысль, что священник будет на ее стороне. Поэтому она бросила на Валю победный взгляд.

– Я скажу, что не дело, когда семья в такой глубокой обиде. Мне бы хотелось, чтобы вы отбросили дурное и приняли друг друга, как того и следует делать любой семье. Но мои глаза и уши говорят мне, что подобное невозможно. Раз так, то поступить мы должны по справедливости. Для начала скажите мне, чего желаете вы?

– Пусть либо платит, либо возвращается домой, – быстро ответила тетушка.

Священник кивнул и посмотрел на Валентину.

– Сначала я хотела просто спокойно уйти, – начала она. – Но сейчас я не буду против, если моя бывшая семья заплатит мне за годы рабского труда на них.

От этих слов несколько человек в толпе ахнули. Неудивительно, рабство в этом мире было запрещено и строго каралось. По крайней мере, в их королевстве.

– Рабского?! Да как ты…

– Тихо, – перебил Иглену священник. – Вы уже все сказали, – бросил он. – Я вас обеих услышал. И раз вы отдали право решать мне, то я сделаю это, а вы подчинитесь, нравится вам это или нет. Между вами нет мира. А коли так, то следует вам разойтись и оплатить друг другу то, что причитается.

Услышав слово «оплатить», Иглена довольно вскинулась, но затем осознала всю фразу и отшатнулась.

Выходило, что она получит свои восемьдесят шесть серебряных и сорок медных монет, но при этом ей самой придется выплатить племяннице более двух тысяч…

– Ты… – начала она, желая разразиться гневной тирадой, вот только в этом момент перед ней возникла чья-то спина.

Иглена не сразу поняла, что это был ее муж.

– Что ты…

– Помолчи! – внезапно приказал обычно тихий и добродушный мужчина. Иглена была так удивлена, что шумно захлопнула рот, шокировано глядя перед собой. – Лучше помолчи, – повторно попросил он и добавил: – Ты уже достаточно наговорила.

Глава 10

Валентина слышала, как Иглена поперхнулась от таких слов. Казалось, тетушка сейчас взорвется, но нет, неожиданно она притихла, хотя теперь ее гневный взгляд был направлен не на Валю, а на своего мужа. Валентина Ивановна тоже на него посмотрела.

Дядю Валенсии звали Иваром. Был он не слишком высок, но достаточно крепок. Лицо мужчины было недружелюбным. От солнца и ветра его кожа потемнела и загрубела. Волосы напоминали солому и даже в самые хорошие дни выглядели грязными и растрепанными.