Агнес - Хавьер Пенья

Частный детектив Д. немедленно связался с человеком, который уже стал Луисом Форетом, хотя в общении с детективом фигурировал под другим именем.

Впрочем, не так уж немедленно.

Чуть позже он признался Форету, что на мгновение его охватило искушение стать двойным агентом, как в шпионских романах. Девяносто пять процентов его работы приходилось на задания супругов, желающих удостовериться в неверности своих вторых половинок, или разного рода начальников, стремящихся узнать, не обманывают ли их подчиненные. Подозрения в неверности обычно поступали от одной из сторон и чрезвычайно редко сразу от обеих; в большинстве случаев подозрения были небезосновательны, и опыт подсказывал детективу Д.: подозрения в измене появляются не на пустом месте, как правило, у рогоносца и самого рыльце в пушку. В том, что касается разного рода бизнес-расследований, еще никогда подчиненный не поручал ему шпионить за своим шефом, так что опыт двойного агента в этой сфере у него отсутствовал.

И все же есть еще один резон, причем решающий, который сподвиг его отказаться от мысли стать двойным агентом. Человек, не являвшийся для него Луисом Форетом, слишком хорошо оплачивал его труды, и детектив Д. рассчитывал неплохо заработать на только что полученной информации. А правда жизни была такова, что финансы его отнюдь не процветали.

Мир частных детективов, следящих та своими объектами, снимающих их на миниатюрные фотокамеры, собирающих досье в картонные папки, использующих баритовую фотобумагу, — этот мир клонился к закату. Теперь достаточно всего лишь сфокусировать внимание на социальных сетях, и ты получишь информацию о том, кто что делает или уже не делает: любовные связи, фальшивые больничные листы. Детектив Д. не раз задумывался о том, чтобы встать на путь виртуальных изысканий, заняться прочесыванием «Гугла», соцсетей или мессенджеров, однако он был для этого несколько староват и не мог продемонстрировать качество, которое ассоциировалось с его именем: Д.

Время, потраченное на взвешивание всех этих резонов, равнялось паузе, которую выдержал детектив Д., прежде чем позвонить человеку, который не являлся для него Луисом Форетом, и сообщить, что женщины, в отношении которых он вел расследование, горят желанием собрать сведения о нем самом.

Форет, находившийся в Цюрихе, от изумления потерял дар речи. Перед его глазами вдруг, возникнув ниоткуда, появился новый роман, превосходивший все прежние. Но в тот момент он не мог его написать, потому что в таком случае Кэти и Анн запросто его разоблачат. Возможно, они не были лучшими на свете женами, но уж глупыми их точно не назовешь.

Стоило ему, к примеру, вывести персонажа, практикующего исключительно минет, или другого, убегающего трусцой от жены и дочери, они наверняка тут же поймут, что написал это не кто-нибудь, а он. Так что он начал на повышенной скорости крутить шестеренками в голове, размышляя о том, как бы все это рассказать, не нарушив инкогнито.

Он сообразил, что в качестве временной меры лучше всего будет вступить в сговор с детективом Д. и их обмануть. Ко всему прочему, такой трюк виделся ему невероятно забавным.

По словам Форета, он поступил следующим образом: поднялся на расположенное на холме кладбище, то самое, на котором покоится Джеймс Джойс. Это кладбище он хорошо знал по прежним поездкам, ему нравилось там гулять. Множество скульптур, тут и там могилы, утопающие в ярких цветах — лиловых, алых и желтых. Он бродил там со старой лейкой в руках, разглядывая надписи на могильных плитах, пока не наткнулся на очень массивный, квадратной формы камень. Надгробие было новое и не сказать чтобы изящное. Но оно было совершенно. Странным и радикальным образом совершенно.

Надпись гласила: Мишель Дюпон, 1977–2014.

А ниже — слова: je pense que je n’ai ríen compris. — «Полагаю, я так ничего и не понял».

Кто придумает более уместную эпитафию?

Он сделал несколько снимков надгробия.

А после заказал поддельный швейцарский паспорт на имя Мишеля Дюпона, якобы выданный в 2013 году. Умельцу, который его изготовил, он предоставил собственную фотографию для документов. Потом нанял эскортницу, но вовсе не для того, чтобы с ней спать: просто снял серию портретов лейкой. Для начала сфотографировал ее в гостиничной кровати, затем — за письменным столом в заднем ракурсе и наконец щелкнул себя вместе с ней улыбающимися.

Больше ему ничего и не требовалось.

Умри и дай жить.

По словам Форета, Рускус рассказал, что они с сержантом Ре сой уже отправлялись на своей машине восвояси, когда заметили, что на месте ДТП началась какая-то суматоха. Словно в муравейнике, атакованном термитами, все снова переполошились: санитары, гвардейцы, женщина в нарядном платье. Только малыш в галстуке-бабочке сохранял полное спокойствие.

Сержант машет рукой, и они вновь спускаются на дорогу. Рускуса уже начинают утомлять эти бесконечные подъемы и спуски. Насколько им удается понять, пришло сообщение о еще одном ДТП в двух километрах отсюда, в чистом поле возле одиноко стоящего дерева, в непосредственной близости от тюрьмы Тейшеро.

Прибывшая первой машина скорой помощи срывается с места и несется прямиком к тюрьме, за ней следует автомобиль гражданской гвардии, где сидит гвардеец, что пререкался с Ресой, а на заднем сиденье — женщина. Последнее обстоятельство кажется Рускусу странным: что эта женщина забыла на месте другой аварии? Второй гвардеец никуда не едет, остается с судмедэкспертом заполнять многочисленные бланки. Сержант Peca, хоть его никто и не просит, залезает в кабину пожарной машины и вливается в караван автомобилей, направляющийся к тюрьме.

Паленым пахнет. Этот запах не перебить даже чипсам «Доритос».

Между деревом и зданием тюрьмы на спине лежит мужчина: лысина, пятидневная щетина, печальный взгляд. Одет в бежевый костюм-двойку и слишком широкий темно-коричневый галстук. Костюм в зеленых пятнах, весь мятый, в ужасающем состоянии. Судя по всему, мужчина пролежал тут довольно долго. Женщина бежит к нему, наклоняется, обнимает. Двое пожарных следят за этим спектаклем, укрывшись под единственным на обочине шоссе деревом.

Гвардеец пытается оттащить женщину, чтобы санитары могли заняться мужчиной, распростертым в зарослях сорной травы. Пока Мадонна меряется силами с гвардейцем, медики прощупывают пульс, осматривают тело и качают головами. Берут телефон, звонят, и вскоре подкатывает еще одна скорая с судмедэкспертом на переднем пассажирском сиденье. Появляется и второй гвардеец. Из здания тюрьмы к ним направляется полицейский, чиновник в гражданском и охранник. Вместе они образуют движущийся рой людей в форме и полную неразбериху.

— Ух ты, куча мала. Только настам не хватало, — говорит Peca, шарит