Туркменские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки

смех превратился в хохот. Хохотали мужчины, широко разинув свои бородатые рты, хохотали женщины, стыдливо прикрывая рот рукою, хохотали старики и старухи, утирая слезы, выступившие на глазах от смеха, а ребятишки визжали и катались по земле от радости. Такой потехи они еще никогда не видели!

Судья хотел объявить приговор, но его уже никто не слушал: все смеялись и показывали пальцем на муллу. Судья глянул на своего друга и превратился в столб от удивления: лицо грешника почернело!

Судья закричал:

— Аллах великий! Ты черен, как сам шайтан!

Он схватился за голову и опрометью бросился бежать из суда.

Смущенный мулла потрогал свои щеки, потом посмотрел на ладони и увидел, что они стали чернее сажи. От ужаса у него помутилось в глазах: он был навсегда опозорен! Кто поверит теперь мулле, который при всем ауле произнес ложную клятву!

Он подхватил полы своего дорогого халата и бегом помчался домой. Он бежал, словно джейран, за которым гонятся собаки, а вслед ему неслись свист и крики:

— Отвечай, мулла, — почему твое лицо стало черным?

— Не бедняк-нищий, а ты сам — первый обманщик во всем ауле!

И вместе со всеми кричал Ярты-гулак. Не мог же он промолчать, если кричит весь аул!

Мулла добежал до первого арыка и, весь дрожа от стыда и гнева, принялся отмывать сажу с лица. Чего он только ни делал: он тер свое лицо жесткой травой, он скреб свои щеки ногтями, но проклятая жирная сажа никак не хотела сходить с его волосатой рожи. Долго, очень долго не мог старый мулла отмыться, но еще дольше не мог он смыть с себя позора.

А крестьяне разошлись со двора судьи.

Вместе с ними ушел и бездомный нищий. Ярты-гулак проводил бедняка до ворот аула и на прощание сказал ему:

— Далека твоя дорога, бездомный путник. Но помни, в нашем ауле ты всегда найдешь и приют и дружбу. Спроси только Ярты-гулака.

Бедняк ответил:

— Спасибо тебе, Ярты. Ты очень хорошо сделал, что выручил меня сегодня.

И мы скажем:

— Хорошо.

Сказка о бородатой невесте

олнце встает рано, но Ярты-гулак вставал еще раньше. Он выбегал из кибитки и каждое утро слушал, как на соседнем дворе красавица Бахты-Гюль распевает песенки.

Это были веселые песни, потому что Бахты-Гюль была счастлива, как цветок, а само имя Бахты-Гюль по-туркменски значит «цветок счастья».

— Аю! Бахты-Гюль! — окликал девушку Ярты-гулак и, как проворный кузнечик, в три прыжка вскакивал на дувал.

— Здравствуй, Гюль? — кричал Ярты. — А вот и я! Солнце взошло!

И красавица Гюль отвечала:

— Здравствуй!

Она сажала малыша к себе на колени и играла с ним. Она дарила ему маленькие подарки — то ягодку кишмиша, то ядрышко каленого ореха или кусочек тягучей халвы. Вместе с ним она пела ляле — свои девичьи песни:

Как лимон, сады желты,

С веток падают листы.

Стал янтарным виноград,

Стал рубиновым гранат…

Ярты сидел на зеленом листе винограда и покачивался, как в люльке.

Он тоже затягивал свою любимую песенку.

Он пел, как жаворонок, запрокинув голову и раздув шейку:

Я мал, да удал —

Я всех проворней!..

Так каждый день они вместе встречали утро.

* * *

Но в это утро, выбежав из кибитки, Ярты-гулак не услышал веселой песни.

Тогда он стал звать свою подругу:

— Аю! Бахты-Гюль! Где ты?

Он прислушался, но в ответ вместо песни услышал плач.

Мальчик испугался. С ветки на ветку, с листка на листок он быстро вскарабкался на дувал и заглянул на соседний двор.

У него даже сердце остановилось от жалости: посреди двора, на старой кошме, сидела красавица Бахты-Гюль и, закрыв руками лицо, причитала:

— Пропади, моя красота! Охрипни, мой звонкий голос! Пусть я стану безобразной и неуклюжей, как старая черепаха!

— Не плачь, Гюль! Красота твоя веселит сердце и украшает землю. Зачем ты ее проклинаешь? — принялся утешать свою подругу Ярты.

Но красавица заплакала еще громче:

— Беда пришла в наш дом! И всему виной мои песни и моя несчастная красота! Старый купец Мухаммед — такой старый, что не может уже ходить без палки, — услыхал мой голос. Он пришел в наш дом и увидел меня. Он вспомнил, что мой отец должен ему два мешка рису, и требует, чтобы отец отдал ему меня вместо долга. Он хочет, чтобы я пела только для него, чтобы я подавала ему жирный плов и сладкие вина. Он хочет, чтобы я стала его женой. Но я не хочу петь песен в неволе, не хочу быть стариковой рабыней. Пусть лучше охрипнет мой голос, а красота моя исчезнет навсегда!

Так плакала прекрасная дочь соседа, и слезы, крупные, как жемчужины, катились у нее по лицу и падали на ее бедное платье.

— Гюль, не плачь! Гюль, перестань! — умолял свою подружку Ярты, — а то я сам зареву, как наш старый ишак. Ты же знаешь, что я никому не дам тебя в обиду. Скорее на карагаче вырастут груши и яблоки, чем ты станешь женой старика!

Очень горько было девушке в эту минуту, но она не могла удержаться от улыбки. Она подняла Ярты на ладони и сказала ему:

— Глупенький мой! Мухаммед-ага богат, как мешок с деньгами, и дружит с самим муллой и кази. Не спасет нас твое доброе сердце: все будет так, как захочет богач.

Ярты-гулак рассердился:

— Неправда! Не золото бери, ум возьми! Не смотри, что я ростом не выше цыпленка: смышленый и смелый всех врагов одолеет!

Красавица только вздохнула в ответ: она не хотела обидеть Ярты-гулака; но разве могла она ему поверить?

Вот как печально встретили Бахты-Гюль и Ярты-гулак это утро.

А теперь слушай, что было в полдень.

* * *

В полдень послал Мухаммед-ага своих родственниц и служанок за невестой.

Разряженные в золото и шелка женщины с песнями и музыкой подошли к дому отца Бахты-Гюль и громко постучались в ворота. Девушка спряталась в самый темный угол кибитки, но они вошли в дом и вскоре нашли ее. Они завернули ее в цветистый ковер, усадили на белого верблюда и с песнями повезли через весь аул к дому старого Мухаммед-ага. Они разбрасывали по дороге медные монеты и мелкое печенье-пишме. Ребятишки и бедняки бежали следом, они искали деньги в дорожной пыли и говорили друг другу: «Сегодня в