Когда солнце погасло - Янь Лянькэ

отсутствия осадков и ветра, в результате чего формируется длительная плотная облачность в сочетании с высокой температурой воздуха, и день становится неотличим от вечера, а вечер неотличим от ночи. В отдельных горных районах будут наблюдаться явления сродни солнечному затмению. Когда день подобен ночи. Проще говоря, в отдельных районах сегодня ожидается темное небо среди дня, как во время солнечного затмения, а потому состояние сна и сомнамбулизма среди населения будет усугубляться и распространяться, а граждане, уставшие за ночь от сомнамбулизма и незаметно погрузившиеся в сон, снова перейдут в состояние сомнамбулизма, которое будет усугубляться и распространяться.

Голос диктора звучал неторопливо, словно он зачитывает статью из газеты. Все гласные и согласные были чистые, словно семечки. Но отец после такого прогноза застыл на месте. И мама застыла на месте. И я застыл на месте, и рука с приемником зависла в воздухе, я боялся, что пошевелю рукой — и голос диктора оборвется. Тут отец выхватил у меня приемник. Вытащил антенну и полез с приемником вверх по склону, хватаясь за кусты. И чем выше он забирался, тем громче и отчетливее звучал голос из приемника. И стук камешков, летевших из-под ног отца, тоже звучал громче и отчетливее.

Потому что отец забирался выше и втаптывал помехи в землю.

Сообщение диктора прозвучало еще раз, точно запись, которая крутится на повторе. Отец стоял в кустах прутняка высоко над нами. Подняв приемник над головой. Слова диктора падали с высоты, будто черные капли дождя, черные градины. Разбивались о землю.

Сообщение повторилось трижды. Градины просыпались трижды. И наши онемевшие уши прослушали его трижды с начала до конца.

Мир исчез, остался только прогноз погоды по радио.

Мир исчез, остался только стук черных градин по земле.

Приемник выключился. Отец стоял в предрассветной тьме, похожий на черный столб.

— Солнце померло, городу конец, солнце померло, городу конец. Городу теперь конец.

Отец снова и снова повторял себе под нос одни и те же слова. И даже когда спустился к нам сверху, продолжал повторять их себе под нос. Но когда подошел ближе, повторять перестал. Отец замолчал, словно солнце в самом деле померло. Словно раскинувшийся перед ним мир куда-то запропастился. Сгинул. Отец молча постоял на месте, пытаясь разглядеть, что творится в городе. Услышать, что там творится. И тут мы заметили внизу черные тени. Какие-то люди тоже бежали из города, бежали от расправы. Три или четыре человека. Семь или восемь. Они выбежали, остановились на свету. И быстро скрылись в черной ночной тени. Наверное, тоже устали и решили отдохнуть. Огни над городом снова замерцали. Заискрились. Как озерная гладь под солнечными лучами. Утренняя тишина усиливала все звуки. Было слышно даже дыхание муравьев в траве. Доносившиеся из города крики напоминали шум воды в подземной реке. А катившийся по земле топот — гул перед землетрясением. Город был еще жив. Город еще дышал. Город еще убивал. Город не спал и насмерть бился со снами снобродов. Обычно в шесть часов утра горы на востоке начинают светлеть. Из расселин брызжут первые алые лучи. И скоро брызги сливаются в густую алую лужу. Которая растекается, ползет по восточному краю неба. Дальше восток белеет. Искристо алеет. Пурпурно алеет. Золотится, золотисто алеет. На деревья, травы и камни в горах ложатся красные мазки. Крики проснувшихся птиц летят по небу с рассветным багрянцем. И наступает новый день, наступает в положенное время. Но сегодня положенное время пришло, а утренняя заря не наступила. Горы на востоке оставались чернее омута, чернее океанского дна. Чернота нового дня стелилась по небу, сливаясь с чернотой минувшей ночи, словно ночь никогда и не заканчивалась. И не закончится. Словно и не будет никакого дня и солнце уже не взойдет. Оказывается, ночь никуда не уходила, и ночное время было подобно бесконечной нити, смотанной в черный клубок.

Отец подошел к нам и встал возле кузова. Посмотрел на город, будто на бездонное озеро. Ухватившись за край кузова, мама поднялась на ноги и встала подле отца, словно вылезла из воды, уцепившись за нос лодки.

— Как же нам быть, как быть, как теперь быть.

— Надо возвращаться. Что поделать, сон нас не берет. Значит, небесный владыка наказывает нам не спать и будить спящих.

Договорив, отец отдал мне приемник, взялся за руль и покатил велосипед обратно.

— Правда вернемся.

— Надо вернуться. Наш дом в Гаотяне, пусть Гаотянь пропадает пропадом, но дом есть дом. Дом мы не бросим.

И отец шаг за шагом повел нас с мамой в черную ночь, что раскинулась на месте запаздывающего дня, повел нас вниз, к нашему городскому дому.

КНИГА ДЕСЯТАЯ

Стражи кончились. А одна птица выжила

1. (06:00–06:00)

Мы не стали возвращаться в Гаотянь той же дорогой. Северные кварталы бедные, там нечего грабить. Снобродной ночью бедные улицы и бедные дома оказались безопаснее богатых. Мы пошли вдоль протоки на север, чтобы попытаться проникнуть в город с северного конца. Прошли мимо людей, уснувших на насыпи у протоки. На дереве под насыпью висело два керосиновых фонаря. Рядом сидели люди, которые не спали и дежурили. Наверное, они спали и дежурили по очереди, чтобы не заснобродить. Мы прошли мимо и услышали позади сонный голос.

— Скоро рассветет.

— Скоро, еще немного потерпите.

— Небо как померло, больше не рассветет. Мы, когда убегали, ни часов не взяли, ни приемников, откуда теперь время узнать.

Отец не стал говорить, что сейчас начало седьмого и обычно к этому времени уже светает. Не стал говорить, что солнце померло, что время померло и день тоже помер.

— Спите, пусть один дежурит, а остальные спят. Проснетесь — уже рассветет. Рассветет, и самое страшное останется позади. — Так сказал мой отец и прошел мимо.

И мы наконец оказались у северного конца города.

И наконец приготовились войти в город.

Смутные очертания домов напоминали черные кучи земли в горах. Смутные очертания деревьев напоминали траву у берега протоки. Топот и крики сливались в шум сонного ночного столпотворения, который то выплескивался из середины города в северные кварталы, то снова стихал. Стихал, словно мир на самом деле помер, словно в нем не осталось ни людей, ни вещей, ни насекомых, ни птичьего щебета. Только редкие крики ночных птиц в тишине. Отец остановил велосипед на перекрестке. Всмотрелся в дальний конец улицы. Казалось, погромы в Гаотяне закончились. Снобродство закончилось. Люди заснули и успокоились. Мир успокоился, Гаотянь успокоился.

Вот так мы втроем незаметно вернулись