Когда солнце погасло - Янь Лянькэ

— Просыпайся, не то до смерти себя испишешь.

Он смотрел на мать в изумлении.

— Оставь ты свои книги. — Его мать кричала, его мать ревела, будто гроза. — Оставь, не то до смерти себя испишешь.

Мать залепила Янь Лянькэ еще одну тяжелую оплеуху. И на щеках ее повисли слезы.

Мир затих. Город затих. Дом с грохотом затих. Янь Лянькэ качнулся всем телом. Всем телом и головой. И глупая радость пропала с его лица. И лицо целиком сделалось цвета красного стыда. Цвета глупого и нелепого позора. Он проснулся. Вышел из сна в явь. Посмотрел на мать, смял лицо в ладонях, словно пытался стереть с него какую-то боль.

— Больше не буду писать. До конца жизни не буду ничего писать. — Его тихий голос звучал твердо и неколебимо. — И заживу лучше. Лучше всех заживу.

Убрал ладони от лица. Повел мать под руку в ее комнату, утер ей слезы. Но когда он вел мать в комнату, мать вдруг потянула его во двор.

— Давай посидим во дворе. В доме душно, в доме ты опять заснешь.

И они вышли во двор. Со всех сторон веяло прохладой. И туманная мгла окружала дом, спускаясь с далекого неба. Старые деревья. Старый двор. Старые стены и столбы. Безмолвные, как тысячелетняя река. Как горный хребет. Или как облака, что летят по ночному небу тысячу лет, десять тысяч лет без остановки. Мать с сыном сели друг против друга во дворе и услышали на улице и в переулке неровный звук шагов. Звон гонга. И голос моего отца, который кричал, что спать ни в коем случае нельзя, ни в коем случае нельзя, что в каждом доме должен быть хоть один неспящий, берегитесь воров и грабителей, берегитесь беды и разбоя.

— Это наш сосед Ли Тяньбао кричит.

— Да, он самый. Хороший все-таки человек.

— Ритуальные товары — прибыльное дело. Такой магазин не разорится, подношения покойникам всегда нужны.

Пришла старшая сестра Янь Лянькэ. Вместе с мужем. Испугались, что снобродство доберется до старого дома. Пришли и уселись во дворе. А на свет сбежались соседи. Собрались вокруг писателя, вокруг тазика с водой. Стали толковать о разных беспорядках в Гаотяне. Толковать о большом снобродстве. Кого одолевала дремота, брал мокрое полотенце из таза и обтирал лицо. Смывал дремоту, прогонял дремоту куда подальше. Матушка Янь вынесла из кухни блюдо с арахисом. Вынесла блюдо с грецкими орехами. Соседка принесла из дома семечки. Во дворе поставили столик. Разложили закуски. Собрались вокруг столика, завели разговор. Давали отпор снобродству, боролись со сном, как в новогоднюю ночь. Слушали шум и гомон на улице. Говорили о посевах. Говорили об урожае. Говорили, кто с кем подрался в очереди на обмолот. Подрался до крови. Говорили, что снобродство не всегда бывает к худу. Говорили, тот драчун на обмолоте человеку голову разбил. Кровь лилась ручьем. Днем драчун был весь из себя герой, дескать, куда тебе со мной тягаться, так тебя приложу, что улетишь. Грубил, задирался. А ночью заснобродил. И как заснобродил, взял дома молоко с яйцами и пошел извиняться. Все говорил, вы простите меня. Простите. Говорил, я виноват, я не прав был. Вот и посудите, не всегда снобродство к худу. Грозных и злых и людей оно делает добрыми и кроткими.

И заговорил и о том, как полезно бывает снобродить.

Говорили, это еще что. Самого странного вы еще не знаете. Самое странное случилось в доме Бородатого Ма из восточных кварталов. Сосед Яней протолкался с края толпы в середину. И для убедительности каждое свое слово подкреплял размашистым и жестами. Вы помните, Бородатый Ма три года как помер. В Гаотяне все знают, что помер он от болезни. Но нынче ночью, когда людей потянуло в сон, когда на улицах появились первые сноброды, угадайте — угадайте, что случилось, — вдова Бородатого Ма заснобродила и пошла в участок. Пошла сдаваться в участок. Сказала, что ее парализованный муж умер не от болезни, а просто она двенадцать лет за ним ходила, устала ходить и дала ему яду.

Сказала, что за три года с мужниной смерти ни одной ночи спокойно не спала. Жалеет, что дала ему яду, словно не мужа убила, а родных отца с матерью. А сегодня крепко уснула и во сне решила сдаться. Говорит, я знаю, что сноброжу. Я только во сне и решилась прийти. А наяву ни за что бы не решилась. Я сдамся, а кто трех моих деток будет растить. Младший родился через пол года, как отец помер, совсем малыш. Теперь я пришла сдаваться, но вы меня не будите. Если разбудите, я нипочем не признаюсь, что мужа отравила. Как проснусь, бейте меня до смерти, все равно ни в чем не признаюсь. И вы ведь не знаете, какие слова муж сказал мне перед самой смертью. С белой пеной на губах он сказал — спасибо, что ты меня туда отправила.

Не придется больше мучиться. Ты мое заветное желание исполнила, только никому не говори. Проговоришься — всю семью погубишь. У детей ни отца не останется, ни матери.

Вот оно как вышло.

Вот как вышло.

И кабы не снобродство, попробуй дознайся, что Бородатого Ма собственная жена убила. И рука не дрогнула. Жена Бородатого Ма такая добрая, ласковая, тихая. Кроткая. Работящая. На второй год после свадьбы Бородатого Ма параличом разбило. И она двенадцать лет его обихаживала. Двенадцать лет обихаживала, только в конце концов прикончила. Хорошо, что пришло большое снобродство. Большое снобродство, какого сто лет не бывало. Вдова Бородатого Ма заснобродила и во всем призналась. Сказала правду. А кабы не снобродство, поди дознайся, как оно на самом деле было. И еще она сказала, что во сне все можно сделать, о чем наяву только думаешь, тем сон и хорош. Кабы не снобродная ночь, бей ее смертным боем, дай хоть сто палок, хоть тысячу палок, она все равно бы не созналась, что мужа отравила.

Так она сказала, пока спала, что странно, то странно. Так она и сказала, дескать, я пришла во всем сознаться, только вы меня не будите. Если разбудите, я нипочем не сознаюсь. Не забудьте, что я сама с повинной явилась, деток моих не оставьте.

Так и сказала. Вот что странно.

Она спала, но знала, что спит, знала, что снобродит, вот что странно. Выходит, спящий человек может сознавать, что спит. Может спать и во сне просить его не будить. Не прерывать сон. Договорив о странном происшествии,