Варварины сказки - Иеромонах Тихон (Невидимов)

нём была не просто мокрая, она смеялась и прыгала, как щенок. А над всем градом висел флаг с надписью золотыми буквами: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» - и буквы эти светились, будто внутри каждой жила звёздочка.

- Это твой Ум Чистый, - сказал старец Никодим, и глаза его улыбались. - Здесь живёт твоя радость, твоя любовь, твоя молитва. Но смотри вниз, за реку…

Саша перегнулся через зубец - и сердце его ёкнуло. За рекой Смородинкой, в Чёрном Борю, притаился Змей Горыныч Тьмы. Три головы, шесть глаз-углей, чешуя - как ночь без месяца. Когда Змей дышал, из пастей вылетали не огонь, а холодный дым зависти. Внутри Змея было пусто и холодно: он ненавидел свет, потому что сам светился только ложью.

- Он хочет захватить твой град, - продолжал старец. - Не мечами - шёпотами. Каждый шёпот - чёрный ворон. Если впустишь хоть одного - он расклюёт яблони, засыплет родник грязью, погасит лампады.

Саша крепче сжал кулачки.

- А как защищаться?

Старец улыбнулся и положил в Сашину ладошку три дара:

Копьё Памяти Божией - длинное, лёгкое, с наконечником в виде Лика Христа.

Меч Иисусовой молитвы - короткий, но острый, как молния.

Щит Смирения - простой, деревянный, но на нём золотом: «Без Меня не можете творити ничесоже».

- Носи их всегда, - сказал старец. - И помни: ты не один. За спиной - Господь, по бокам - ангелы, внизу - вся деревня молится. А теперь - на стражу!

Саша надел кольчужку из света, шлем-звёздочку - и встал у зубца. Ветер трепал его русые косы, а в сердце пело: «Господи, помилуй». И град Злато-Крест сиял так ярко, что даже Змей в Чёрном Борю зажмурился.

Так отрок Александр впервые увидел свою душу-красавицу. И понял: быть стражем - это не просто стоять. Это петь, любить, молиться каждую секунду. И тогда ни один ворон не пролети́т.

Ночь опустилась на Смородиновку мягким пуховым одеялом. Луна повесила над рекой серебряное зеркало, в котором отражался весь град Злато-Крест. Саша стоял на башне, босой - потому что камень был тёплый, как мамины руки. В правой руке - Копьё Памяти, в левой - Меч Молитвы, а на груди - Щит, привязанный верёвочкой, чтобы не мешал бегать.

Вдруг из Чёрного Бора донёсся шёпот - тонкий, как паутинка, но липкий, как смола:

- Саша… Саша… Почему у боярского сына Ивана конь белый, как снег, а у тебя кобылка хромая? Несправедливо…

Шёпот превратился в чёрного ворона-зависть. Перья у него были зелёные, как яд, глаза - два изумруда, а клюв - кривой, как вопрос «почему?». Ворон взмахнул крыльями, пролетел над рекой и застучал в стену:

Тук-тук-тук!

- Впустите! Я всего лишь мысль!

Саша почувствовал, как в сердце кольнуло. Представил белого коня, золотую уздечку, смех Ивана… И на миг подумал: «А правда, почему не мне?»

Но тут же вспомнил старцевы слова: «Не спорь с помыслом! Спор - это корм для тьмы». Саша крепко сжал Копьё Памяти Божией и поднял его к небу. На наконечнике засветился Лик Христа: глаза добрые, как у папы, когда прощает; улыбка тёплая, как мамин пирог. Свет ударил в ворона - и ворон завизжал, будто его обварили кипятком.

- Помнишь, - прошептал Лик, - блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное?

Саша кивнул. Вспомнил, как папа говорил: «Конь - не радость. Радость - когда помогаешь маме дрова носить». Вспомнил, как кобылка хромая всё равно довезла бабушку Анисью до храма на Рождество. И сердце его запело: «Спасибо, Господи, за мою кобылку! Спасибо за ноги, что бегают! Спасибо за всё!»

Ворон-зависть вспыхнул зелёным огоньком, рассыпался пеплом, и пепел унёс ветерок-ангел. Змей Горыныч в Чёрном Борю зарычал так, что листья попадали с деревьев. Первая голова его поникла.

Саша подпрыгнул от радости. Побежал по стене, крича:

- Победа! Победа!

Ангел-Хранитель, что стоял рядом невидимый, улыбнулся и записал в небесную книжечку: «Отрок Александр отбил зависть. Плюс одна звёздочка на венец».

Саша спустился во двор града, к роднику Живой Воды. Вода смеялась и прыгала. Он зачерпнул ладошками, умыл лицо - и вода запела внутри него: «Радуйся, радуйся!» Яблони зацвели новыми цветами, соловьи завели трели. Даже Барбос, спавший внизу в деревне, вильнул хвостом во сне.

Но Саша не заснул. Он знал: Змей готовит новую вылазку. Он встал на колени перед иконой Богородицы и прошептал:

- Матушка Заступница, помоги не завидовать никогда!

И Богородица кивнула - Саша увидел! - кивнула и улыбнулась. А из глаз Её упала слёзка-жемчужина и скатилась прямо в Сашину ладошку. Жемчужина стала маленьким зеркальцем. В нём Саша увидел себя верхом на хромой кобылке - и оба они сияли, как солнце.

Так прошла первая ночная вылазка. Саша понял: зависть - это не просто «хочу чужое». Это дырочка, через которую уходит своя радость. А когда дырочку затыкаешь благодарностью - радость возвращается сторицей.

Утро встало над Смородиновкой розовое, как мамин платок. Петухи пропели «Христос воскресе!», хотя Пасха была ещё далеко - просто радовались. Саша проснулся с песней в сердце. Он надел рубаху, подпоясался верёвочкой, взял ведёрко и пошёл к колодцу - набирать воды для чая.

По дороге встретил друга Мишку. Мишка нёс пирог с капустой - мама напекла.

- Мишка, дай кусочек! - крикнул Саша.

Мишка покачал головой:

- Это бабушке. Ей зубы болят, ей мягкий нужен.

Саша улыбнулся: «Конечно, бабушке важнее». Но в это время из Чёрного Боря высунулась вторая голова Змея и зашипела:

- Он тебя не любит! Не поделился! Обидно!

Шёпот стал серым волком-обида. Шерсть у него колючая, глаза красные, как угольки, зубы - ледяные. Волк прыгнул через реку и подкрался к воротам града:

- Впустите! Я всего лишь «ну и ладно»!

Саша почувствовал, как в груди зашевелился холодок. Губы сжались, кулачки тоже. Представил, как Мишка ест пирог один, хихикает… И на миг подумал: «Не буду с ним дружить».

Но тут же вспомнил: «Не веди переговоров!» Саша схватил Меч Иисусовой молитвы - короткий, но такой острый, что воздух зазвенел. Поднял над головой и крикнул так, что эхо разнеслось до Киево-Печерской лавры:

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!

Меч сверкнул - раз! - и волк-обида взвизгнул, будто его обварили кипятком. Он завертелся юлой, шерсть посыпалась клочьями, глаза потухли. А потом - фьють! - растаял, как утренний туман. Остался