Мо Сян - Ольга Рубан

под мышкой деревянный ящик, напоминающий детский гробик, и сердце ее тут же радостно скакнуло.

- Дюнечка, золотой ты мой! – залебезила Алла Константиновна, когда он, закинув «гробик» на заднее сиденье, уселся рядом, - Как у тебя получилось?

- Пятьдесят юаней, - ответил он, лихо сдавая назад в переулок.

- Всего?..

- В пятьдесят раз больше, чем это борохло стоит. Ну, и, конечно, плюс угроза разнести его лавку в случае отказа, - Вадим подмигнул, - Не знаю, зачем твоей дуре понадобилось это говно, но антураж, без сомнения, криповый.

- Как это?

- Не хотел продавать куклу. Даже не колени вставал. Сказал, что кукла без печати мастера, и он не знает, что в ней.

- В каком смысле, что в ней?

- Это ты у своей малахольной спросишь. И, кстати, твое счастье, что машина отельная, а то в свою бы я эту гадость не пустил.

Алла во все глаза глядела на своего водителя и не знала, что ответить.

- Ты не подумай, я во всякие мистификации не верю, но, когда продавец, чтобы снять товар с полки берет этакий средневековый печной ухват, чтобы не прикасаться к нему, а потом заколачивает ящик, у меня совсем невеселые мысли появляются. И если уж на то пошло, я тебе крайне не советую тащить ее домой. Оставь в гараже что ли. Вполне вероятно, она пропитана каким-то ядом или бактериями вроде сибирской язвы… Пусть Вагина сама открывает. Её же кукла.

Алла, видя, что водитель действительно нервничает, сдержала так и просящуюся наружу кривую скептическую ухмылку.

- Как прилетишь, завези куклу ко мне домой. Потом можешь взять два выходных, - произнесла она, мягко игнорируя его совет, - Мне тоже надо будет отдохнуть.

Вадим кинул на нее быстрый взгляд, но отговаривать больше не стал:

- Еще бы! - хмыкнул он, - Я бы сдох, если бы несколько дней добирался на перекладных. Почему ты не летаешь самолетом?

- Я боюсь летать, - ответила она, наблюдая за проплывающим мимо Старым Городом, - Сам знаешь, Иркутск – это бермудский треугольник для самолетов. Постоянно сыпятся.

…

Даже Вагиной она никогда бы не призналась, что перемещалась она между Китаем и Россией строго на автобусах совсем по другой причине. В девяностые, еще только начиная свой бизнес, она, как и другие челноки, была вынуждена пользоваться наземным транспортом по причине его относительной дешевизны. Это было злое, страшное, но веселое время. Они собирались с девчонками большой толпой – для храбрости – и, совершив набег на маньчжурские барахолки, закутавшись в несколько шуб и пальто, с тяжеленными баулами грузились в автобус, стараясь занять как можно больше мест. Чем меньше мест останется для «чужих», тем меньше и вероятность кражи.

Однажды, во время такого возвращения, Алла и испытала единственный в своей жизни оргазм. В пути к ней подсел жизнерадостный симпатяга-парень, они разговорились. Альбина быстро прониклась его обаянием, эрудицией и галантной предупредительностью. И даже, не моргнув глазом, нарушила главное правило – никогда не пить в дороге – когда он достал из собственной клетчатой сумки бутылку с тошнотворной китайской водкой. Той, что с корягой и змеей внутри. Многозначительные предупреждающие взгляды товарок-челночниц мазали против цели, собственные опасения растворились в водочных парах и жажде романтических приключений. А потом был загаженный сортир в конце салона, где все и произошло.

Утром, на подъезде к Иркутску, она проснулась с раскалывающейся головой и затекшей шеей. Парнишка, как оказалось, давно высадился, не простившись. Вместе с ним высадились и все припрятанные Аллой по потайным карманам деньги. Но девушка тогда, хоть и закатила для приличия истерику, не сильно-то и убивалась по деньгам. Ее тело еще долго хранило ощущение невероятного наслаждения, когда, казалось, сладко поет каждый оголенный нерв.

С тех пор прошло почти тридцать лет. У Альбины было много мужчин, один раз она даже умудрилась побывать замужем. Но ни с одним из них, она не испытывала ничего подобного. Если бы не та ночная поездка, она жила бы в безмятежной уверенности, что фригидна.

Первое время она надеялась, что встретит того парня вновь. Потом надежда ушла, а времена переменились. Бизнес ее – торговля игрушками, специями и одеждой – уже не требовал от нее личного присутствия. Все вопросы с поставщиками легко решались по телефону, электронной и наземной почтой. Но она так и не смогла отказаться от этих поездок, напоминающих ей тот самый – единственный – оргазм, а потому каждые пять-шесть месяцев в смутном предвкушении снаряжалась в командировку.

Глава 2

Вернувшись в Иркутск, Алла подавила порыв тут же набрать подругу. Она решила, что куда эффектнее будет вызвонить ее из дома по скайпу, усадив перед камерой долгожданную игрушку, и уже по полной насладиться честно заслуженными, благодарными визгами и воплями.

Зайдя в квартиру, она не сразу нашла куклу. Оказалось, вместо того, чтобы оставить «гробик» у порога, Вадим не поленился и затолкал его в дальнюю кладовку, где она хранила оставшиеся от недавнего ремонта материалы.

Выволочив ящик на середину комнаты, она подцепила разделочным ножом и сняла верхнюю крышку. Ощущение, что перед ней действительно гроб, не покидало. Кукла – со скорбно сложенными на груди темными ручонками – в неверном сумеречном свете уходящего дня очень напоминала почившего годовалого ребенка.

Женщина включила свет, и мрачная иллюзия рассеялась. Перед ней, на толстой подушке из соломы лежала всего лишь кукла, выполненная из какого-то высушенного и покрытого смолой растительного материала. Женщина протянула к ней руки и мгновение помедлила, вспомнив предостережения Вадима.

«Ерунда», - подумала она, доставая игрушку - «Он не стал бы хранить зараженную вещь в своей лавке».

Удерживая куклу на вытянутых руках, она внимательно ее оглядела. Тело ее было туго сплетено из гладких стеблей, похожих на листья камыша, и одето в потрепанное, но некогда прелестное кружевное платье с бледно-розовым пояском.

Алла поняла, откуда у нее возникли ассоциации с трупом. Их навеяли впечатления от посещения Питерской кунсткамеры. Там в банках с формалином было полно новорожденных младенцев и бледных конечностей в таких же горестных нарядах – сероватые расползшиеся кружева и выцветшая розовость.

Лицо куклы представляло собой искусно вылепленную фарфоровую маску. Белолицая, с ярким румянцем, черными, как смоль, глазками-вишнями и собранными в красный бутончик губами. Черные волосы - без сомнения, человеческие - были заплетены в толстую длинную косу и перехвачены деревянной заколкой.