О. Генри - Под лежачий камень (сборник)

– А откуда вам это стало известно? – спросил я, чувствуя, как во мне снова зашевелилось подозрение. – Вас же до нынешнего дня не существовало в природе. Вы же в конце концов всего лишь художественный вымысел, и не более того. Я сам создал вас. Каким образом можете вы что-либо знать?

– Не в обиду вам будь сказано, – сочувственно улыбнувшись, промолвил Ван Суэллер, – но я как-никак был уже героем не одной сотни рассказов подобного сорта.

Я почувствовал, что краснею.

– Ну, мне казалось… – пробормотал я. – Я все-таки надеюсь… В общем, я хочу сказать… конечно, полностью оригинальная концепция художественного произведения – вещь недостижимая в наш век.

– Тип столичного денди, – мягко продолжал Ван Суэллер, – не представляет широких возможностей для проявления авторской самобытности. Кочуя из рассказа в рассказ, я веду себя везде примерно одинаково. Время от времени женщины-писательницы заставляют меня выкидывать несколько странные для джентльмена фортели, но авторы-мужчины, как правило, уступают меня один другому без каких-либо существенных изменений. Но, так или иначе, еще не было случая, чтобы я в каком-нибудь рассказе не пообедал у…[20]

– Ну, на сей раз вам придется обойтись без обеда у…[21] – решительно заявил я.

– Воля ваша, – сказал Ван Суэллер, поглядывая из окна на улицу, – но в таком случае это будет впервые за всю мою жизнь. Все авторы посылают меня туда. Мне кажется, многие из них с удовольствием составили бы мне компанию, если бы не такой пустяк, как материальные издержки.

– Повторяю: я не стану делать рекламу какому-то там ресторану, – сказал я, повысив голос. – Вы целиком зависите от моей воли, и я заявляю, что в этот вечер вы не будете фигурировать в рассказе до тех пор, пока не придет время снова броситься на выручку мисс Ффоллиотт. Если наши читатели не в состоянии вообразить, что в промежутке между двумя подвигами вы пообедали в одном из многочисленных заведений, созданных в городе для этой цели, но не удостоившихся рекламы в беллетристических произведениях, то пусть себе думают, что вы объявили голодовку, мне наплевать.

– Премного благодарен, – холодно промолвил Ван Суэллер, – нельзя сказать, чтобы вы были очень любезны. Но берегитесь. Вы рискуете многим, пренебрегая одним из фундаментальных принципов построения рассказа из светской жизни столицы, принципом, одинаково дорогим как автору, так и читателю. Я, разумеется, исполню свой долг, когда настанет время спасать вашу героиню, но предупреждаю: вы сильно рискуете, лишая меня возможности пообедать у…[22]

– Я готов нести любые последствия, если таковые неизбежны, – отвечал я. – Я еще не дошел до такой степени падения, чтобы служить ходячей рекламой для кабаков.

Я направился к столу, на котором оставил свои перчатки и трость. С улицы до меня донесся гудок автомобиля, и я поспешно обернулся. Ван Суэллер исчез.

Я опрометью кинулся вниз по лестнице и выбежал на тротуар. Мимо проезжал свободный извозчик. Я в крайнем возбуждении замахал ему рукой.

– Видите там, в конце квартала, такси? – закричал я. – Следуйте за ним. Не выпускайте его из виду ни на секунду и получите от меня два доллара!

Конечно, будь я не я, а один из персонажей моих рассказов, мне бы ничего не стоило посулить ему десять, или двадцать пять, или даже сто долларов. Но для меня два доллара были крайней суммой, которую я считал допустимым потратить при нынешних литературных гонорарах.

Извозчик, вместо того чтобы бешено настегивать свое животное, умышленно плелся трусцой, словно рассчитывая на почасовую оплату.

Но я предугадал замысел Ван Суэллера и, когда мы с извозчиком потеряли из виду такси, приказал моему вознице немедленно отвезти меня к…[23]

Я нашел Ван Суэллера за столиком под сенью пальмы: он просматривал меню, а преисполненный радужных надежд официант маячил возле.

– Ступайте за мной, – безжалостно приказал я. – Больше вам не удастся от меня улизнуть. Я не спущу с вас глаз до одиннадцати тридцати.

Ван Суэллер отпустил официанта и поднялся с места. Больше ему ничего не оставалось. Вымышленный персонаж обладает весьма ограниченными возможностями оказывать сопротивление реально существующему, хотя и голодному автору, который пришел, чтобы увести его из ресторана. Он произнес только:

– Вы все-таки успели меня выследить. Но, мне кажется, вы совершаете большую ошибку. Нельзя не считаться с запросами широкой читательской массы.

Я отвез Ван Суэллера к себе, в свои… свою комнатенку. Ему еще никогда не доводилось бывать в таких местах.

– Присядьте сюда, на сундук, – сказал я ему, – а я погляжу, не подкарауливает ли нас хозяйка. Если ее нет, я сбегаю вниз, раздобуду чего-нибудь в кулинарной лавочке и сварганю вам поесть на газовой горелке. У меня тут где-то есть сковородка. Увидите, это будет не так уж плохо. Но на страницы рассказа это, разумеется, не просочится.

– Черт побери, старина! – сказал Ван Суэллер, с интересом оглядываясь по сторонам. – Какой чудесный маленький чуланчик! И вы тут живете? А на чем же, черт побери, вы спите? О, эта штука откидывается от стены? А что это у вас тут засунуто под ковер? А-а, сковородка! Понимаю, здорово придумано! И вы стряпаете на газовой горелке? Надо же! Забавно!

– Ну, надумали, чем вас покормить? – спросил я. – Может, зажарить котлетку?

– Да чем хотите, – восторженно сказал Ван Суэллер, – только не крылышком фазана.

Две недели спустя почтальон принес мне большой толстый конверт. Я вскрыл его и извлек оттуда нечто уже знакомое мне по виду вместе с отпечатанным на машинке письмом из редакции журнала, охотно публикующего рассказы из светской жизни.

«Одновременно с этим письмом возвращаем вам рукопись вашего рассказа «Бляха полицейского О’Руна».

Очень сожалеем, что ваш рассказ не получил у нас достаточно благоприятной оценки. Но, на наш взгляд, он не отвечает некоторым требованиям, которые мы предъявляем к публикуемым в нашем журнале произведениям.

Композиция вашего рассказа безупречна, стиль вашей прозы выразителен и неповторим, развитие сюжета и характеры героев – выше всяких похвал. Рассказ как таковой превосходит все, что нам приходилось читать за последнее время. Но, как мы уже сказали, он не удовлетворяет кое-каким принятым у нас стандартам.

Не могли ли бы вы переработать ваш рассказ таким образом, чтобы в нем больше ощущалась атмосфера светской жизни, и возвратить его после этого нам для нового рассмотрения? Было бы весьма желательно, чтобы ваш герой раз-другой позавтракал или пообедал у…[24] Это было бы вполне в духе тех корректив, какие нам бы хотелось внести в ваш рассказ.

Примите уверение в совершенном почтении.

Редакция».

Грязные носки, или Политическая интрига

(Перевод Эвы Бродерсен)

Не все знают, что знаменитый французский сыщик Тикток на прошлой неделе был в Остине. Он записался в гостинице «Авеню» под вымышленным именем, и из-за сдержанного его поведения сразу заметили, что он не хочет, чтобы его замечали.

Никто не знает, почему он приехал в Остин, но двоим или троим он сообщил, что у него было важное поручение от французского правительства.

По одному известию, французский министр нашел среди законов империи старый устав, явившийся результатом договора между императором Карлом Великим и губернатором Робертсом и по которому требуется, чтобы северные ворота столицы были всегда открыты. Но все это одни предположения.

В прошлую среду хорошо одетый джентльмен постучал в дверь номера, занимаемого Тиктоком.

Сыщик открыл дверь.

– Если не ошибаюсь, месье Тикток, – сказал джентльмен.

– Вы увидите в списке, что я записался под именем Джонса, – сказал Тикток, – и каждый джентльмен понял бы, что я хочу, чтобы меня принимали за такового. Если вам не нравится, что я вас не считаю джентльменом, то я готов вам дать удовлетворение в любое время после первого июля.

– Мне это совершенно все равно, – сказал джентльмен. – Я, по правде сказать, к этому привык. Я председатель демократического исполнительного комитета, платформа номер два, но дело в том, что у меня друг в беде. Я знал, что вы Тикток, по вашему сходству с вами.

– Entrez, – сказал сыщик.

Джентльмен вошел, и Тикток предложил ему стул.

– Я не люблю лишних слов, – сказал Тикток. – Я помогу вашему другу, если это возможно. Наши страны в большой дружбе. Мы дали вам Лафайета и жареную картошку по-французски. Вы дали нам калифорнийское шампанское. Изложите ваше дело.

– Я буду очень краток, – сказал посетитель. – В этой гостинице в номере семьдесят шесть остановился известный кандидат народной партии. Он один. Прошлую ночь кто-то украл его носки. Их не нашли. Если они не будут найдены, то народная партия припишет их кражу демократической партии. Они воспользуются этим грабежом, хотя я уверен, что в этом воровстве не было никакого политического мотива. Вы единственный человек, который сможет раскрыть преступление.