Агнес - Хавьер Пенья

— Так как, говорите, вас зовут? — задает он следующий вопрос.

— Меня?

— Да, вас.

— Я вам еще не говорила.

— Ну да, верно. Так назовите свое имя, будьте добры.

— Но ведь вы сказали, что я говорила, как меня зовут…

— Это я просто так выразился.

— Агнес.

— Агнес, а дальше?

— Агнес Романн.

Агенту Баскою имя кажется необычным. Вымышленное? Вполне возможно.

— Хорошо, Агнес Романн, так какого рода отношения связывают вас с этим самым Луисом… — Он заглядывает одним глазом в свои записи. — Форетом?

— Я его биограф.

— Биограф? — Агент Баской хмурит брови и еще быстрее болтает ногами. Он знает, что, когда ноги его раскачиваются, плечи тоже ходят ходуном. Он одергивает на себе темно-синий мундир. Предусмотренный уставом накладной карман еле держится, того и гляди оторвется. Мать агента Баскоя великой портнихой явно не назовешь.

— Да, биограф. Вам известно, что это значит?

(Эй, Агнес Романи, это уже перебор — зачем обижать-то?)

— Разумеется, сеньорита, разумеется, — отвечает агент Баской, не скрывая раздражения.

Агнес помахивает трусами, как будто хочет призвать его сконцентрировать внимание на том, что действительно важно.

— Итак, вы утверждаете, что являетесь биографом Луиса… — И он вновь заглядывает в свои записи.

Агнес закатывает глаза.

— …Форета, — договаривает он. — Однако его настоящее имя вам неизвестно.

— Именно так.

— И как далеко вы продвинулись в написании биографии?

— Она практически готова.

— Любопытно.

Агент Баской пытается вспомнить биографии, которые ему приходилось читать. Вспомнилось не слишком много, к тому же стало понятно, что легче всего запоминалось и проще всего вспоминалось не что иное, как имена героев жизнеописания.

— Авы можете описать внешность сеньора Форета?

— Нет.

— Ага. А по какой причине?

— По той причине, что я его ни разу не видела.

— Но вы его подозреваете.

— Не знаю.

Шариковая ручка в руке агента Баскоя по-прежнему движется по строчкам, но, когда взгляд его падает на бумагу, он осознает: из-под его пера выходят лишь какие-то палочки и черточки, а буквы из них уже не складываются.

— Ага Значит, не знаете. А скажите мне, пожалуйста, известно ли вам, кому принадлежит данный предмет нижнего белья?

— Мне это не известно.

— Ага. Вам это не известно. Но известно ли вам следующее: здравствует ли в настоящий момент эта персона?

— Могла и умереть.

— Могла?

— Я не знаю.

— Ага. Вы не знаете.

— Не знаю.

— Вы знаете, что она могла умереть, но не знаете, как ее зовут.

— Ургуланила?

— Ургу… Прошу прощения, как это пишется?

— Думаю, что это ошибка. — Агнес поворачивается на своих внушительных каблуках.

— Подождите, секундочку, эта Ургу… Эта сеньорита — ваша знакомая?

— Я никогда в жизни ее не видела.

— Но вам известно, что она исчезла.

— Этого я не знаю.

— Ага. Этого вы не знаете. А событие, о котором вы пришли заявить, когда имело место быть?

— Семь лет назад.

— Сеньорита, позвольте мне спросить: вы сегодня пили? Возможно, односолодовый виски? — Агент Баской формулирует свой вопрос не без гордости.

— Мне нужно идти.

— Сеньорита, — кричит он ей, пока она не вышла, — вы не думаете, что наряд ваш не… не… не совсем подходит для такой прохладной ночи, как эта?

— Я после занятий танго.

— Ага. То есть вы отправились на танго, прежде чем прийти заявить о том, о чем пришли заявить.

— Слушайте, оставьте это.

— Сеньорита…

Агнес идет к двери еще быстрее; у самого порога она выкидывает из-за спины фигу, адресуя ее агенту Баскою.

Он не совсем понимает, как реагировать. У него нет никакой возможности ни приказать ей остаться, ни задержать ее. Употребление виски или расхаживание по улице в полупрозрачном наряде и с неким предметом женского нижнего белья в руке не квалифицируется как преступление. Как и рассказывание странных историй.

Агент Баской провожает взглядом широкие бедра Агнес, исчезающие за автоматическими дверями.

И только в эту секунду до него доходит, что этот самый предмет нижнего белья она оставила на стойке дежурного. И что с ним теперь делать? Он берет трусы и убеждается в том, что глаза его не подвели: ткань потерта, наблюдается особенная шероховатость в задней части как следствие соприкосновения с брюками. Он их разворачивает — трусы огромны.

Агент Баской записывает в своем блокноте: «Трусы Полифема». Затем вычеркивает слово «трусы» и пишет сверху «нижнее белье». После чего вычеркивает «Полифема». Словесная эквилибристика — не дело национальной полиции. Он убирает в ящик свои заметки и хлопковый предмет одежды.

Две недели спустя шеф, роясь в поисках папки, обнаружит эти трусы в ящике письменного стола агента Баскоя, каковое обстоятельство принесет последнему немало проблем и отразится на его метеором взлетавшей карьере. Но эта история уже не будет иметь ничего общего ни с девушкой, ни с Луисом Форетом. Кстати, о девушке: единственное действие, предпринятое агентом Баскоем, свелось к записям в блокноте.

Именно так мы в большинстве своем и поступаем. Даже те из нас, кто наиболее строг к себе. Мы пишем в блокноте, делаем заметки в мобильном телефоне, завязываем на память узелки. Размышляем о том, что могли сделать, но не сделали, и о том, что сделали, а могли бы и не делать. А потом отпускаем. Просто позволяем чему-то случиться, позволяем событиям идти своим чередом, идти так, как оно идет.

И часто то, что может предложить нам жизнь, сводится просто-напросто к сотрудничеству с нашей же собственной биографией.

Человек, которому предстояло стать Луисом Форетом

(биография)

Агнес Рочани (при участии Луиса Форета;

I. История Шахрияр[1]

Идра (Греция), июнь 2011 года

«Реальные истории происходят не в хронологическом порядке», — едва ли не первые слова Луиса Форета, обращенные ко мне непосредственно после того, как он заказал свою биографию. Жизнь — мозаика, сложенная из скудной горстки фрагментов, а не из миллиона кусочков смальты, как те, в Помпеях, сказал он, и таких фрагментов всего девять-десять, в чем и заключается основная трудность работы биографа: ему предстоит вдохнуть некий смысл в составленное из десяти фрагментов изображение, чтобы целое не выглядело детской мазней. Тебе придется скакать то вперед, то назад, сказал он, а потом еще раз, по второму кругу, и только так ты сможешь узреть значение целого, подобного скорее живописному полотну, а никак не мелодии. И прибавил: пиши историю Луиса Форета я сам, первым элементом мозаики сделал бы образ залива Саронико за год до явления миру человека, известного как Луис Форет.

Усатый музыкант в белой льняной рубахе, примостившись на плоском, как голова змеи, кнехте, играет в порту Идры на