Школа снегурочек и тайна пропавшей хранительницы - Валерия Ошеева

– Да что сработать? Ты хочешь нарисовать световой нимб над игрушкой?

Алёна просияла:

– Конечно! Нам не хватает света! Тут наверняка не обошлось без снежинок фонтана богини зимы. Вот эта белая шапочка подозрительно их напоминает…

– Каких ещё снежинок?

Алёна махнула рукой, поднесла к лицу множитель и внимательно его рассмотрела. Верхушка прибора напоминала белый, слегка сплюснутый снизу шар. По его поверхности тонкой змейкой вилась надпись. Алёна медленно поворачивала множитель и раскручивала спираль из букв: «Чтоб жизнь твоя была светла, дари добро, не делай зла».

Вот и подсказка! Девиз Школы снегурочек, тот самый, что высечен на фонтане богини зимы! По чьему-то замыслу фразу разбили на две части: чтобы прочитать первую, нужно было пройти вдоль фонтана по часовой стрелке; чтобы прочитать вторую – вернуться в начало и пойти против часовой стрелки. Представив, что шапочка множителя – это циферблат, Алёна повернула «добро» на шестёрку, затем обратно на двенадцать и снова на шесть, только уже против часовой стрелки.

Раздался щелчок, будто какая-то невидимая деталь встала на место. Шапочка множителя начала раскручиваться и всё больше и больше светиться. «Циркуль» завибрировал, и Алёна, подчиняясь древней магии, разжала руку.

Множитель остался висеть в воздухе. Ножки прибора очертили круг над деревянной фигуркой волка. Мастерскую Егора озарила короткая, но яркая вспышка, так что ребята невольно отпрянули от стола. Мгновение – и множитель, потухнув и замерев, брякнулся на пол.

Егор вне себя от волнения взглянул на стол. Рядом с его игрушкой стояла такая же фигурка волка – ничем не отличимая от оригинала.

Егор хотел сказать «вау», но закашлялся, и у него получилось:

– Вак-ха-кха!

– Да, – просто ответила Алёна.

– То есть… что за фокусы? Где ты достала ещё одного волка?

– Это всё множитель. Он копирует предметы. Ты сам видел.

– Ты меня совсем за дурака держишь? Что за фокусы, я спрашиваю? Как устроена эта штуковина?

– Я сама не знаю, первый раз пользовалась.

Алёна тоже была под впечатлением. И гордилась, что смогла разобраться с незнакомым прибором. Вот теперь-то у неё всё получится! Пусть в её мешке практически все подарки оказались подделками. В Оленске есть место, где она может раздобыть волшебные игрушки. И это – лавка Гордея.

У Алёны словно выросли крылья, и улыбка осветила её лицо. Егор же, напротив, был мрачен. Желваки ходили под его острыми скулами.

– Нет, ты просто издеваешься! Сейчас я сам во всём разберусь!

И Егор, испытатель по натуре, решительно поднял с пола странный циркуль, который провалялся в его шкафу незнамо сколько лет. Затем отрыл в ящике стола залежалый брусочек с выбоинкой от гвоздя ближе к левому краю – такое Алёна точно бы не повторила! Повертел множитель в руках, в точности повторил за Алёной все её действия и с нетерпением ждал разоблачения.

Но когда шапочка множителя стала раскручиваться в его руках, а ножки прибора завибрировали, дрожь пробежала по телу Егора. Впервые в жизни он столкнулся с силой, которую не мог объяснить. Егор отпустил чертовину – так он мысленно теперь называл свой циркуль – и заслонил глаза рукавом. Ему стало по-настоящему страшно, но он мужественно опустил руку и посмотрел на стол.

Рядом с его брусочком лежал точно такой же. С выбоинкой от гвоздя ближе к левому краю.

Глава XVIII. Назад в прошлое

Мало кто знал, что новогодние праздники давно уже не радовали директора Школы снегурочек. Шутка ли – прошло столько лет, а он всё ещё не смирился с потерей своей названой внучки, своей Снегурочки.

Когда-то хранители поклялись, что платой за их служение будет одиночество. Разделить ношу с близкими означало подвергнуть семью опасности, а себя обречь на вечную скорбь, когда родных не станет. Ведь кристаллы не давали стареть и защищали от болезней, а значит, жить хранители могли сотни и тысячи лет. Но однажды один из хранителей нарушил клятву одиночества.

Только зиме известно, как в лютую стужу загорается в человеке огонь жизни. В тот день директор по своему обыкновению серебрил на материке ели. Стояла особая зимняя тишина, крепкая и морозная. Вдруг воздух разрезал короткий, но требовательный крик. Директор напряг слух и остановил оленей.

Вокруг не было ни души.

– Кто здесь? – от резкого звука собственного голоса директор вздрогнул.

Над санями метнулась чья-то тень, и с соседней ели на оленей посыпалась студёная пыль. Животные в недоумении замотали головами и тяжело засопели.

– Ну-ну, – пробормотал директор, стряхивая снег с рукавиц. – Вот это уже интересно. Здравствуй, брат.

Холёный ворон в роскошной чёрной шубке взглянул на директора умными, холодными глазами.

– Показывай.

Сорвавшись с ветки и оставив за собой новое снежное облако, ворон перелетел в глубину леса. Директор тронул поводья. До его слуха снова донёсся не то плач, не то писк. Ворон призывно каркнул и тут же растворился среди елей.

– Ну, бывай, брат! – выбравшись из саней, директор пошёл на едва уловимый звук. – Постарался же я нонче с сугробами!.. Уф… Богиня зимы, что тут…

Директор подошёл к старому раскидистому дубу и склонился над сугробом, скрывавшим корни дерева. Там, посреди заснеженного леса, лежал младенец, укутанный в шерстяное одеяло. Ещё слегка розовый, но уже готовый отдать свою хрустальную душу богине зимы.

Возвращаясь мыслями в тот день, директор потом часто спрашивал себя, почему кто-то обрёк беспомощного ребёнка на холодную смерть, а он, немолодой, одинокий человек с тяжким бременем, этого ребёнка нашёл. Сердце подсказывало – что-то тут нечисто, кто-то хотел, чтобы кроху спасли.

Но вопросы, которые роились в голове, постепенно утихли. Директор забыл обо всём на свете и растворился в заботе о своей названой внучке. Та очень скоро превратилась в пухлого карапуза с ямочками на розовых щёчках и солнечной рыжиной на макушке.

– Надо было назвать тебя Бестией или Рыжухой, – любил потом приговаривать директор. Он и сам не знал, почему не дал внучке обычного имени. Наверное, привык называть всех учениц снегурочками. Да и как ещё величать девочку, найденную в лесу среди сугробов?

– …Ну что, мы делаем купол? – точно муха прожужжала у самого уха. – Господин директор?..

Он взглянул на смуглую, черноволосую девочку с раскосыми глазами и гордо вздёрнутым носом. Кажется, Камилла. Вот уж кому совсем не шло быть снегурочкой! Что забыла эта южная красавица в снегах Дальнего Востока?

– Да, да, начинайте.

И пока снегурочки плели сети из воздушных потоков, директор невольно вновь погрузился в воспоминания. Сейчас ей было бы уже четырнадцать. Старшеклассница. Вот как эти ловкие девчонки, мастерящие с Камиллой купол, который скоро накроет один город за другим.

Больше всего под Новый год ему хотелось укрыться в своём кабинете, утонуть в массивном кресле-сугробе. Никого не видеть. Ничего не слышать. Представлять, какой она могла бы вырасти. Мысленно повторять «прости».

Он мог сколько угодно ненавидеть Белую Чайку, повсюду искать её следы. Но здесь, на снежной высоте, под занавес старого года, директор каждый раз осознавал простую и горькую истину: «Я всему виной. Я убил свою Снегурочку».

И что она только делала в том чёртовом сундуке? Почему никто не догадался откинуть крышку, прежде чем он направил на сундук посох? Богиня зимы, какое это теперь имеет значение… Он столько раз прокручивал в голове тот вечер, что уже не был уверен в собственных воспоминаниях. Вот они вместе выгуливают Боро во внутреннем дворике замка. Он сам подарил Снегурочке этого щенка, когда ей исполнилось два года. Теперь Боро подрос и стал удивительно похож на волка. Снегурочка то и дело убегала от него, изображая зайчонка, и заливисто смеялась. О, он бы всё отдал, чтобы ещё раз услышать этот смех!

– Поиглаем ещё, деда? Боло такой смешной.

Ну почему, почему он не сказал просто «да»?

– Конечно поиграем, милая. Только завтра. А сейчас мне нужно подготовить новогодние подарки, а тебе – пора ужинать.

– Ну деда, ну пожалуйста, пожалуйста. Можно я ещё чуть-чуть поиглаю с Боло?

– Ладно-ладно, только в замке. Я велю госпоже Евдокии присмотреть за тобой.

– Фу, не хочу её, не хочу! Она плотивная.

– Ничего не противная, классные дамы сейчас заняты, ты же знаешь.

– Всё лавно не хотю. Я от неё сплячусь.

– Когда это ты стала такой нехочухой?

– Я не нехочуха!