Майкл Каллен: Продолжение пути - Алан Силлитоу

что они услышали, что здесь живет поэт из рабочего класса. Я увидел, как он движется по переулку, и убежал в лес. Я не национальная достопримечательность. Все, чего я хочу, — это мира, чтобы продолжать писать свои бессмертные стихи. На самом деле я сейчас пишу одно, в котором есть только слова, оканчивающиеся на букву Т, и это очень тяжелая работа. Вы не уберете все это?

— Ой, ты такой чертовски занудный.

Женщина повернулась к нам спиной и потянулась за висевшей на гвозде желтой хлопчатобумажной блузкой. Я заметил большую татуировку на ее спине, на которой было написано: «Я люблю Джанет». Затем блузка закрыла ее, и она повернулась к нам, все еще застегивая пуговицы.

— Единственное, когда я могу тебя терпеть, это когда ты молчишь или когда ты меня трахаешь. Иначе ты полное дерьмо.

Делф рыгнул. — Не берись за дело, любимая.

Клегг ушел с Дисмалом, Вейланд стоял в дверях, а я остался в комнате. Я узнал женщину и сказал ей об этом. Ей было около тридцати пяти лет, она была стройной и с прекрасными ногами. У нее были растрепанные темные волосы до плеч, овальное, похудевшее лицо и, как я заметил, маленькая округлая грудь. Она была одной из тех откровенных бисексуальных особей из рабочего дома к северу от Трента. Я знал ее, да.

— Я тоже тебя видела раньше. — Ее улыбка была дружелюбной. — В Лондоне, не так ли?

— И на Великой Северной Дороге. Однажды я подвез тебя, когда в первый раз спускался в Дым.

Она немного подумала, а затем рассмеялась.

— В той старой дребезжащей мясорубке с Биллом Строу? Я помню. Этот ублюдок только что выбрался из очередной истории. Ты Майкл? 

— А ты Джун.

— И если вы меня забыли, я Рональд Делф.

— Отвали и сдуйся.

Она повернулась к нему спиной и спросила меня: — Какого черта ты делаешь в этом месте?

Я вспрмнил все, что знал о Джун. Она знала Делфа с тех пор, как они были любовниками-подростками, он сделал ее любовницей, а затем бросил. Она уехала в Лондон, родила ребенка и устроилась стриптизершей в один из клубов Моггерхэнгера. Какое-то время она даже была девушкой Мога. Я время от времени видел ее в Лондоне, когда занимался контрабандой золота, и однажды предпринял безуспешную попытку переспать с ней. Какого черта она снова делала с Делфом, я не мог понять.

— Я друг Рональда, — признался я, — хотя ты можешь так не думать, учитывая тот прием, который он мне оказывает.

— Я и не знала, что у него есть друзья. — Она закурила. — У него есть спонсоры, и люди, которых он обманывает, и несколько маленьких группи-поклонниц, и один или два идиота, которые пресмыкаются по переулку на животах, чтобы потрогать его мизинец, но друзья — он не узнает ни одного если ты даже умрешь за него.

Чем дольше она продолжала, тем шире становилась улыбка на лице Делфа.

— Если признаком дружбы является знание своего врага, — сказала она, — тогда, полагаю, я единственный настоящий друг, который у него есть, и я ненавижу его до глубины души. Единственная причина, по которой я могу его терпеть, это то, что я его знаю, а он безвреден только в том случае, если у вас нет иллюзий. Но все равно будьте осторожны, потому что его изобретательный ум в отношении предательства всегда на одну ступень впереди вашего. В остальном я люблю его, и в пределах своих очень узких границ, я думаю, он время от времени испытывает ко мне бледный оттенок уважения. Мы иногда встречаемся ради траха, по старым временам. Я пишу ему и говорю, что Берил — это его маленькая девочка, ей сейчас двенадцать лет, — спрашивает о нем. Но он никогда не увидит ее, если она посмотрит на него своими большими глазами с выражением «дай мне денег». Так что я вижу его только для того, чтобы мучить его тем, что она еще жива. Но он мертв как никогда. Я не думаю, что он когда-нибудь вырастет, потому что если бы он это сделал, он был бы еще менее искренним, чем сейчас, и тогда он вообще меня бы не узнал.

— Я люблю тебя, Петал, ты это знаешь, — сказал он. — Твое плохое мнение почти вызывает у меня стояк.

Он схватил ее, но она высвободилась и толкнула его на кровать, которая, если бы она не была построена на коробках, рухнула бы.

— Пойдем на кухню, — сказала она, — и приготовим гостям чаю. Я уверен, что они заплатили за это сто раз, иначе их бы здесь не было.

— У нас нет чая, — сказал он.

— Нет чая?

— И сахара.

— Мы выпьем кофе, — сказал я ему.

— Мы и его не пьем.

— А как насчет какао?

— Я уже не помню, что это такое.

— А как насчет стакана эля?

— Если бы в доме был эль, его бы не было. Я бы выпил его весь и сразу.

— А ты можешь дать нам хотя бы чашку воды?

— Могу. Почему ты сразу не сказал? Идите по переулку к ферме. Там много всего. Скажи ему, что я тебя послал. Он даст вам столько воды, сколько вы захотите. Он очень щедрый, старина Джек. Действительно хороший сорт. Человек из народа. Соль земли. Он даст тебе чашку воды.

— Если подумать, я соглашусь на двойной виски.

— Ты шутишь? Сюда иногда приносят виски. Гости делают глоток и оставляют большую часть, — он засмеялся. — Здесь ничего нет. Нам нужно как-нибудь сходить за продуктами, Пет.

Джун пошла вперед, ведя нас на кухню. — Не обращай на него внимания. Он не даст тебе и волоска из своего носа. Я сделаю тебе чаю.

Она подняла крышку «Рейберна» и поставила чайник. Кухня была примитивна, но годилась для еды. Был даже табурет, на котором можно было посидеть. Дисмал понюхал хлебницу, скорее из любопытства, чем из-за голода. Клегг стоял у двери, ожидая, пока все сядут, а Вейланд отодвинул табуретку как можно дальше от плиты, насколько это было возможно из-за жары. Я был возле окна с Делфом, который, проследив за моим взглядом, увидел заднюю часть «роллс-ройса». Он перестал улыбаться, когда увидел, что я смотрю на него.

— Хорошая машина, — сказал он.

— Ты на нем прокатился, помнишь?

— Откуда у тебя такая? 

— Это не моя.

Джун пришла посмотреть. — Так ты все еще работаешь на Клода? Как поживает этот старый дикий ублюдок?

— Процветает.

Она вынула сигарету изо рта. Зуб с