НедоСказанная Аксиома или Житие не святого, но Духовного - Леонид Духовный

Ноги от долгого сидения слегка затекли. Летняя ночная прохлада была «довольно прохладна», а воздух насквозь пропитался пыльцой влаги. Выпала предутренняя роса. Гитара — плот, заякоренный недалеко от берега, оснащённый динамиками, стойками с микрофонами и прочими причиндалами — освещалась мощными прожекторами. А вокруг — смоляная загустевшая чернота... Подойдя к середине стилизованного, весьма узкого, гитарного грифа, служившего зыбким мостиком между берегом и сценой-корпусом, я вдруг глупо поскользнулся на этой самой «пыльце влаги», плотно покрывшей декоративный рубероид.

Но одна только мысль о холодной ванне в свете юпитеров под ироничный гогот поющей братии, как гиростабилизатор, выпрямила мою вертикаль.

Я-таки добрался до микрофонов и на секунду замер от реальности необычного: огромная, чёрная, в крапинках от сигарет гора, слившаяся с таким же чёрным в крапинку от звёзд небом,... дышала. Меня то сдвигало к ней — и я ощущал мощное притяжение, то слегка отталкивало, но согревало людской энтропией.

Живая теплота испарила мою робость. Я довольно нахально ринулся в атаку...

Стол жюри хорошо освещался. Запомнились лица «жюрителей», их реакция, на «Пародию». Судейские старожилы — Городницкий, Берковский, Дулов и др., не стесняясь, безудержно смеялись, а вот Серёжа и Таня Никитины, поднявшиеся не столь давно на олимп, вели себя слегка чопорно. Особенно Таня. Она сдержанно, дозировано посмеивалась. Постепенно «дозы» увеличивались. А когда я дошёл до

Хлопця в гори бери, тягни,

Кирпичину в рюкзак запхни,

Якщо пертиме, як бугай, —

От того й вибирай!

она спрятала лицо за спину Сергея, однако плечики её вздрагивали от хохота.

Гора взорвалась... «Как доктор могу сказать, что смех определяет человека больше, чем слово, потому что смех нельзя подделать», — так говорил писатель-сатирик Григорий Горин. Грушинка и определила… Меня не отпускали, но регламент — вещь суровая, и на «гитару» уже поднимался сменщик…

Вот это и было первое публичное исполнение пародии, которая, по утверждению моих критиков, стала родоначальницей АП-направления: «Вольные переводы на языки народов мира».

На сцене я был не один, но об ассистенте... мне сейчас говорить не хочется.

Около четырех часов ночи (или утра) концерт завершился общим исполнением «Милая моя, солнышко лесное...». Причём автор песни, опоздавший на слёт, взяв гитару, сам и аккомпанировал Горе. На последнем куплете к нему присоединился весь Пантеон. На его фоне Юрий Йосифович Визбор в красной курточке и в клетчатой кепочке с помпоном смотрелся, как Главный Лесничий Поющего Королевства...

***

Все разбрелись по своим кострам. Несмотря на «вихри враждебные», киевляне стояли общим лагерем. Ребята из каких-то брёвен соорудили каре, в центре его развели костёр, стали кипятить воду для чая. Девочки где-то рядом готовили «съедобельные» бутерброды. Огонь разгорелся, «дым костра создаёт уют», и все расселись по брёвнышкам в ожидании, когда будет «заварен крепко дымный чай».

Естественно, кто-то взял гитару, и мы стали петь «нашенские» доморощенные песни. Обжигающие кружки с настоенным чаем передавались из рук в руки по цепочке. К нам всё время приходили, подсаживались, уходили «делегаты» других костров. Рядом со мной сел какой-то мужик и, молча потягивая чай, слушал весёлые и лирические песни Дмитрия Кимельфельда и Валерия Сергеева. Валера завораживающе играл на семиструнке…

Графиня, мне приснились ваши зубы,

Как будто я скачу на вороном

И хвост его, как хризантема с клумбы,

Напоминает мне о вас и о былом.

Прошу вас, ваша честь,

Вниманья мало-мальского,

А то я вымру весь,

Как лошади Пржевальского.

На мне была только рубашечка — не хотелось уходить от колдовского огня и лезть в палатку за штормовкой. Я продрог и, сидевший рядом мужик, заметив это, накинул на меня полу своей куртки. Так мы ещё долго сидели «под одной крышей». Когда же сварился очередной «котёл» чая, я передавая горячую кружку, в отблеске костра увидел на соседе забавный картуз с помпоном. Только хотел заметить: «Ну, как у Визбора!», как он приложил палец к губам, как бы прося не выдавать его. Так мы просидели ещё некоторое время. Когда же я поднялся, чтобы принести что-нибудь зажевать, то уже не застал на месте ни знаменитого бомбончика, ни Юрия Йосифовича...

Утром меня пригласили в судейский лагерь. Визбор, дружески улыбаясь, стал расспрашивать о ночном костре. И неожиданно вдруг поинтересовался, а кто такой Семен Кац. Оказывается, он, Визбор, «вечный Председатель Жюри», подстраховывая коллег, всегда внимательно просматривал «отбракованные» песенные стихи... Не было случая, чтобы он там не «нарыл» чего-то достойного... Вот и сейчас, его, подранка Великой Отечественной, задело пронзительное Сенино «Довоенное кино». Особенно финальные строчки:

И справедливым кажется, по мне, —

Не требую ни лычек, ни медалей, —

Чтоб детям выраставшим при войне,

Как воевавшим, год за два считали.

Так, беспрецедентно, не выходя на сцену, Семен стал лауреатом!

Лауреатский вымпел получил и я... Во мне взыграла гордыня! А, как же: «официальную, проф-партийную» даже к Гитаре не подпустили, а мы, подвальное, никем не признанное «племя», везём домой аж двух Лауреатов! Но всё это — внешние дела. На самом деле круг-то был один, а если кому-то хочется видеть нас в разных «углах» этого круга, то пусть сам и решает сию геометрическую задачку!..

На фестивале ребята со «всей необъятной», по сегодняшней фразеологии, «отрывались», как могли. Тут и шуточная «Чайхана» с настоящим верблюдом и «весёлым и находчивым» чайханщиком (я и там умудрился получить медаль). И изобретательная тур-эстафета.

И гвоздь спортивного сезона — футбольный матч «Сборная бардов г. Куйбышева и Сборная Бардов Остального Мира». На воротах «остальных» стоял непробиваемый Вахнюк (действительно, классный был кипер), хавбека блестяще играл сам капитан — Визбор, хорошо поставленные удары которого даже со средних дистанций редко какой вратарь мог вытащить! «Широкоплечих» Юрий Йосифович ставил в защиту, поясняя, что пока нападающий их обежит, у него трижды можно будет забрать мяч. Даже мне удалось минуты четыре поиграть, пока Берковский перешнуровывал свою модельную обувь!..

***

Расставание, всегда недлинно, но с грустинкой. Однако в тот раз оно значительно растянулось. Дело в том, что погода в единственном тамошнем аэропорту Курумоч уже вторые сутки была напрочь нелётной — ни на Запад, ни на Восток ничего не летало. Почти весь огромный Фестиваль скопился в зале аэровокзала. Кресел не