Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко

Все рухнуло в один миг. Выстрел Николаева перечеркнул десятилетний труд вождя по спасению страны от коллективного руководства. Взращивание Троцкого, отказ от НЭПа, ускоренная коллективизация, голод, другие жертвы, принесенные на алтарь борьбы с коллегиальностью, оказались тщетными. Смысл в созыве следующего партийного съезда терялся. Без Кирова, без его таланта агитации, без влияния на ленинградцев, бакинцев, астраханцев, горцев Северного Кавказа Сталин не набрал бы необходимые 30–40 % сторонников реформы, которые побудили бы большинство съезда проголосовать вслед за лидером партии и государства за реконструкцию партийной властной системы.

А ещё в тот ужасный момент перед Сталиным встал не менее важный вопрос: причастен Молотов к трагедии или нет? Смерть Кирова автоматически вела к восстановлению прежнего правящего дуэта (Сталин – Молотов), к постепенному свертыванию «оттепели», к заморозке статус-кво (вождь во главе Политбюро – высшей партийной коллегии) до конца жизни Сталина. А потом коллегиальность вновь оживет, как в 1922 году, и СССР ждет новая полоса испытаний…

Если Молотов связан с Николаевым, то генсеку стоит опасаться: он на очереди. Придется принимать экстренные, возможно, катастрофические и для партии, и для страны меры. Но если Молотов не замешан, то у вождя есть время перевести дух и отыскать иной способ добиться своего.

Для выяснения истины требовалось скорее попасть в Ленинград и ознакомиться с материалами, собранными местными чекистами по горячим следам. «В тот же вечер мы поехали в Ленинград – Сталин, Ворошилов и я. Говорили с убийцей Кирова Николаевым», – вспоминал Молотов, забыв упомянуть Жданова. В город на Неве утром 2 декабря они явились вчетвером, оставив в Москве, на хозяйстве, Кагановича. Двух суток – 2 и 3 декабря – генсеку хватило, чтобы прийти к окончательному выводу: Николаев – одиночка. Молотов – чист. О чем свидетельствовало все: и изъятые на квартире убийцы документы, и его первые допросы, а также поведение Молотова, реакцию которого Сталин, конечно же, внимательно отслеживал.

Не вписался в общую канву один эпизод – гибель утром 2 декабря М.В. Борисова, пожилого охранника Кирова в Смольном, в роковые минуты отставшего в коридоре от подопечного на приличное расстояние, что облегчило, а то и позволило Николаеву совершить террористический акт. Борисов погиб в автомобильной аварии по дороге из управления НКВД в Смольный на допрос Сталина. Шофер утверждал, что лопнула покрышка. Сидевший рядом с ним оперативник настаивал, что подвело «рулевое управление». Экспертиза обнаружила «недостаточное закрепление рессоры», и оно «могло послужить непосредственной причиной поворота вправо», каковой и привел к сильному удару Борисова головой о стену. Впрочем, даже если кто-то в ленинградском НКВД переусердствовал, полагая, что Борисов неспроста охранял Кирова с незаряженным револьвером, а потому не должен увидеться со Сталиным, Молотов к этому инциденту определенно не имел никакого отношения[336].

Вождь возвращался в ночь на 4 декабря 1934 года в Москву с полным пониманием того, что, во-первых, задуманную им реформу партийного управления погубила случайность, во-вторых, время поразмыслить над тем, как быть дальше, у него будет, в-третьих, Молотов, непричастный к убийству Кирова, – снова младший партнер. Причем совсем не такой, как раньше. Предсовнаркома, конечно, сознавал, куда клонит генсек. Отсюда вопрос: выступит Молотов против демонтажа коллегиальной формы управления? Если выступит, то на что готов решиться. Между прочим, Николаев продемонстрировал, как можно легко и эффективно вернуть к жизни коллегиальность. Всего лишь выстрел, и в Политбюро опять все равны (и первый среди равных – Молотов). Мнение каждого важно, голос каждого имеет значение. И Троцкий в Европе уже не так страшен. Ведь год от года в партии все меньше тех, кто помнит о нём и не прочь прислушаться…

Как нейтрализовать подобную перспективу? Развернуть маховик превентивных репрессий, парализующих волю прежде всего соратников к такого рода сопротивлению. Убийство Кирова – хороший предлог для начала процесса. Так что арест вечером 16 декабря 1934 год Зиновьева и Каменева – это вовсе не месть разоружившимся оппозиционерам, а предупреждение Молотову: смотри не зарывайся! Молотов намек понял… Пройдут годы, но Вячеслав Михайлович до конца жизни сохранит с трудом скрываемую неприязнь к тому, кто «сердечное согласие» Молотова со Сталиным 1928 года превратил в «брак по расчету» в 1934 году…

Процитируем стенографические записи Феликса Чуева из семидесятых:

– Что есть ценного с точки зрения политического руководства у Кирова? Пускай назовут его мысли, которые бы отличались какой-то ценностью, полезностью – нигде!

– Если вы говорите, что Киров лучше, что вы знаете о Кирове, что он сделал? А о Сталине известно, есть у него произведения, статьи, и где он работал, знаем. Ну а Киров? Он вообще в ЦК не работал…

– Он массовик, такие люди тоже очень нужны… А вот на более крупное он не в состоянии…

– Киров был больше агитатор. Как организатор, он слаб. Вокруг него были и правые нередко. Он в этом не очень хорошо разбирался…

– О Кирове ни слова не было известно до 1917 года в широких кругах. Коммунист, но не активный… Писал какие-то статейки в одной из… либеральных буржуазных газет…

Возможно, Молотов пожалел, что «перебросил» Кирова в Ленинград, полагая, что именно город Ленина помог Кирову так выдвинуться. «Я был во главе, организатором этого дела…» – признавался он Чуеву[337]. Увы, Вячеслав Михайлович так и не понял, что разглядел Сталин в Мироныче, что так ценил. А именно уникальное сочетание способностей. Во-первых, ораторский талант. Во-вторых, что важнее, Киров, раз обжегшись в молодости, в годы «генеральной репетиции», научился отделять желаемое от действительного. Большевиком-фанатиком он не был. Тут Молотов прав.

Однако и Сталин вел себя так же: вера – одно, реальность – другое. Если вера в неё не вписывается, тем хуже для… веры. Поищем ту, что впишется. В этом они с Кировым сходились, а в призваниях своих удачно дополняли друг друга. Сталин – гениальный политик, Киров – гениальный агитатор. Сталин «конструирует» программу, Киров «разжёвывает» её массам. Вот такой дуэт складывался в руководстве Страны Советов и в партии большевиков.

Выстрел в Смольном разом разрушил все тонкие политические настройки на самом верху, которые должны были плавно развернуть партию и страну к новой модели власти. Разочарованный в своей искренней вере большевик Николаев, сам того не подозревая, нажал на спусковой крючок истории, которая красным колесом прокатится по «ленинской гвардии», все еще грезившей коммунистическими идеалами.

Эпилог

«Осиротел я совсем», – тихо произнес Иосиф Виссарионович. Дело происходило «в первые дни после смерти Кирова» на ближней подмосковной даче, в столовой комнате. Рядом на стуле примостился брат покойной жены генсека Павел Аллилуев. Он-то и поделился с родственниками о полных горечи словах Сталина, потерявшего второго «самого близкого человека» после покончившей с собой супруги.