(Не)Мой (Не)Моя - Оливия Лейк

ею. Нам обоим это нужно. Давно нужно! Ее грудь слишком бурно вздымалась. Мой пах с болючей горячностью терся о ширинку. Сейчас только это главное — наше желание.

— Будешь меня соблазнять? — хрипло проговорил. Я все еще держался и не срывал с нее одежду.

— Нет, — шепнула, медленно приближаясь ко мне. Каждый шаг, как выстрел в мой самоконтроль. Взмах ресниц, сексуальный изгиб губ, грациозное покачивание бедер — ее любить нужно, но у меня плыло в голове от пошлых мыслей. Размазать помаду о головку члена, чтобы на длинных ресницах висели слезы яростного наслаждения, а на бедрах остались следы моих пальцев. Мое семя в ней и на ней. Чтобы как раньше, но совершенно иначе. Мы те же, но совсем другие. Что из этого выйдет сейчас совсем неважно.

— Почему? — нос пощекотал до боли знакомый аромат сирени. Это любимый запах Яны: он буквально пропитал ее кожу, даже внизу, в самой сердцевине. Она пахла сиренью в самом цветении, а на языке оставался вкус сладко-терпкого цветка.

— Почему… — повторила и обняла ладонями мое лицо: Яна лихорадочно блуждала по нему взглядом, гладила скулы, провела по бровям, коснулась губ. Она завораживала глазами. Сводила с ума, даже не коснувшись меня по-взрослому. — Ты такой красивый… — шепотом комплимент, до самого желанного поцелуя.

Мы так много пропустили. Мы так давно не целовались еще в браке. Так не целовались…

Мягкость ее губ сменилась жестокостью моего жадного желания. Я слишком давно мучился, чтобы нежничать. Яна ведь полюбила жестче. Я тоже не против. Языки встречались как удары хлыста, а зубы царапали и кусали тонкую кожу. Я хмелел от вкуса ее крови у себя во рту. Это безумие. Это огонь. Это мы. Чужие и близкие. Далекие и родные. Забытые и помнящие. Каждый миллиметр кожи. Каждый вздох на ушко. Каждый взрыв наслаждения. Стон. Смех. Слезы. Боль. Сомнения. Страх. Выбор. И любовь. Ведь это была любовь… Я знаю, что это была любовь…

Я провел языком по тонкой шее, обхватывая зубами подбородок, прислушиваясь к каждому хриплому вздоху. Ладонь нырнула в декольте и сжалась на полной груди, царапаясь и обжигаясь об острые пики сосков. Хотелось содрать платье, вставить, кончить — получить передышку, согнать первую волну, разрывающую сразу обе мои головы, но мы не закончим быстро. Я хочу долго. Хочу жестко. Хочу навсегда.

— Мир… — ахнула, когда резко совершил обмен: теперь Яна была у стола, распластанная, с раздвинутыми ногами, полностью открытая для меня. Я задрал вверх юбку, обнажая упругие ягодицы, и шлепнул по одной, затем крепко сжал, балдея от этой наполненности. Шлепнул по другой, не сильно, чтобы чуточку порозовели. Каждый шлепок сопровождался вздрагиванием и рваным стоном. Для меня это музыка, очень эротичная, очень возбуждающая, вожделенная до звона в ушах, отдававшего нетерпеливой тяжестью в яйца.

— Яна, ты хочешь меня? — рвано, с трудом складывая буквы в слова. Я спустил с нее трусики, полностью пропитанные ее соками. Я спросил не для того, чтобы знать. Мне необходимо услышать. От нее услышать!

— Хочу… — на выдохе дрожащим голосом. Я опустился перед разведенными ногами на колени, развел ягодицы и лизнул промежность. Такая же: вкус, запах, розовые нежные губки. Яна текла, и она текла для меня. Я забыл, как это крышесносно, когда твоя жена течет для тебя. Когда секс — это не только тело, но и сердце, душа, голова. Да, Яна не моя, но она и не чужая. Я чувствовал это.

— Прости, но я слишком хочу, чтобы отвлекаться на куни, — схватил бегунок на спине и рванул до самой талии. Ладонью мучительно медленно провел по гладкой спине — Яна кошкой выгибалась следом, соблазнительно оттопырив попку.

Я со щелчком выдернул ремень и освободил каменный стояк. На столе стояла аккуратная маленькая сумочка. Я выпотрошил ее, рукой нашарив презерватив.

— У тебя своих нет? — тихо смеялась Яна.

Я не ответил, смочил слюной задний вход и чуть надавил большим пальцем, поглаживая влажные складки набухшей головкой. Яна не любила проникновений туда, но я и не собирался, так, поиграть чуть-чуть.

— А я, — надавил головкой на узкий вход. Яна не протестовала: подготовленная основательно, — в офисе, — склонился так, что покрыл ее тело как жеребец свою кобылу и шепнул: — не трахаюсь, — прикусил мочку уха.

— А сейчас? — она еще смела шутить, дерзкая проказница! Мудрёна!

Я усмехнулся, раскатал по стволу силикон и наконец толкнулся на всю длину. Кончились слова, слоги, буквы и мысли. Осталась только жажда блаженства. Я мял розовые ягодицы, сжимал бедра, теребил нежный клитор, входил почти до упора и обратно с пошлыми влажными шлепками. И мне было мало. Все казалось недостаточным. До дрожи где-то в самой сердцевине нужно было видеть ее глаза, целовать губы, ловить грешные стоны. И грудь. Я хочу эти сиськи, мать вашу!

— Я должен тебя видеть, — достал член и подхватил Яну на руки. Содрал платье, выкинул лифчик, провал трусы и усадил ее верхом. Пиздец, как хорошо, как правильно.

— Я тоже, — она судорожно пыталась расстегнуть пуговицы моей рубашки. К черту. Сорочке тоже пришла хана. Теперь совсем близко, тело к телу, губы к губам. — Обожаю твой грудак, — ногтями провела по торсу с короткими жесткими волосами.

— Это у тебя охуенные сиськи, — обхватил два полных полушария, поразительно сексуально сочетавшихся с тонким станом. Яна откинула голову назад и поскакала, творя что-то поразительное бедрами: сдавливала ствол так, что яйца выкручивались, грозя затопить планету Земля за рекордные девять с половиной секунд!

Я обхватил губами сосок, обласкал и переключился на другой. Чтобы не обиделся. Это просто сокровище, самые охренительные сиськи в мире! Я вылизал их, а когда Яна прогнулась назад, ускорилась и начинала стонать все громче, не сдерживаясь, срываясь в глубину полной свободы. Это нужно Ей. Это возбуждало меня. И похер, что в моем кабинете не настолько хорошая шумоизоляция.

— Смотри мне в глаза, — обхватил острый подбородок, жестко и коротко целуя в губы. — Я хочу видеть, как ты кончаешь, — активно врезался в податливую мягкость, встречаясь с ее выпадами бурными раскатами грома.

Я смотрел ей в глаза. Яна не закрывала своих. Их заволакивало пеленой скорой разрядки. Мне нравилось смотреть на нее сейчас. Это самое прекрасное, что может быть в жизни мужчины — довольная любимая женщина.

Яна вскрикнула, сжимаясь по инерции изнутри, доводя и меня до пика наслаждения, затем упала на грудь и обняла за шею. Я грубо обхватил гладкие бедра и сжал, седлая волну бурного оргазма, утыкаясь ей в волосы, заглушая победный рев, утопая в запахе сирени. Ее запахе.

— Мне было