Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

уже выпущенного из комнаты Эрдруфа. — Сбегай-ка, достань из колодца свежей водицы, будь так любезен! Наполни кувшин и принеси в комнату к Онирис. — И добавил нежно и сочувственно, обращаясь к дочери: — Разумеется, радость моя, отдыхай. Никто тебя насильно заставлять не станет.

Мальчик унёсся исполнять поручение, а отец проводил Онирис в её комнату. Там она упала на кровать и бессильно расплакалась. Батюшка Тирлейф стал её ласково и обеспокоенно утешать, а она взяла и выпалила:

— Не нужны мне никакие Дни судьбы... Я и без них уже... Батюшка, я люблю Эллейв!

Отец оторопело моргал, глядя на неё с недоумением.

— Я не совсем понял, дорогая... Ты хочешь сказать — вот эту пьяную госпожу коркома, знакомую Збирдрид, вместе с которой та приехала сегодня?

— Батюшка, пожалуйста, не думай про неё плохо, она совсем не злоупотребляет выпивкой, — всхлипывала Онирис. — Она чудесная... Она не просто какая-то там знакомая Збиры, она моя избранница! Вот! Это она мне подарила, мы обручились! На самом деле она приехала, чтобы просить моей руки...

Онирис высвободила кольцо на цепочке из-под рубашки, а отец ошарашенно качал головой.

— М-да, ну и дела, — пробормотал он наконец. — Умеешь ты удивить, доченька! Когда же ты успела с нею обручиться? Да и вообще — встретиться? Мы с твоей матушкой — ни сном ни духом о твоих сердечных делах... Ты такая скрытная, дитя моё! Даже с нами, твоими родителями, ничем не делишься...

Эрдруф тем временем принёс кувшин, и пришлось ждать, пока он покинет комнату: парень был не в меру любопытен, вечно подглядывал и подслушивал, стремился быть в гуще самых важных событий. Вот и сейчас его любознательный нос чуял что-то интересненькое, а глаза жадно горели в неудержимом желании узнать какую-то презанятную историю, которая должна была здесь прозвучать: слова «сердечные дела» до его слуха успели долететь, и он мигом навострил уши. Увы, суровые взгляды взрослых недвусмысленно дали ему понять, что его присутствие нежелательно, и ему пришлось уйти. Напрасно он раскатал губу, никто и не собирался рассказывать историю при нём. А жаль!

— И под дверью не подслушивать, — сказала ему вслед Онирис. — А то знаю я тебя!

Когда дверь за ним закрылась, Онирис жадно выпила кружку холодной и вкусной воды. На самом деле отцу она открывалась охотнее, чем матушке. Он был более мягкий, понимающий, безгранично любящий и добрый. А с матушкой, нервной творческой натурой, не всегда бывало просто. Обоих родителей Онирис любила по-своему, но только от батюшки получала безусловную, всепрощающую, чистую и тёплую любовь. Казалось, ему для счастья хватало только самого существования дочери, а вот матушка требовала от неё достижений, успехов... Угодить ей порой было нелегко. Сложный матушкин характер тоже играл свою роль. Онирис иногда проще было ничем с ней не делиться, чем открыть душу и получить непрошеную критику, какие-то неуместные наставления, поучения. Конечно, матушка всё это делала из благих побуждений, желая дочери добра, вот только тихий внутренний голос подсказывал Онирис, что благо — оно, вообще-то, у каждого своё... И у каждого — своё понимание счастья.

2. Морская волчица

Великолепный город Ингильтвена сиял холодно-молочным светом зданий в ночи. Светились сами стены, наполненные магией зодчих. Некоторые фасады были покрыты прозрачной краской, и свечение получалось разноцветным. Полной тьмы здесь никогда не бывало, город никогда не засыпал. Даже глубокой ночью на улицах можно было встретить прохожих и движущиеся повозки.

Новая Владычица Седвейг не только не растеряла доставшееся ей от предшественницы добро, не развалила созданное Дамрад государство, но и весьма мудро приумножала его благосостояние. Злые языки говорили, что она слаба как правительница, но то было лишь злословие. На деле Седвейг правила довольно удачно, вдумчиво и основательно подходя ко всем делам страны.

Её дочь и наследница престола Розгард, взяв в супруги Темань, пока не спешила обзаводиться мужьями для продолжения рода, но не возражала против Тирлейфа, статус которого в семье долго был непонятным: не родич, не муж, не наложник... Темань сама долго не могла определиться, что испытывает к этому, безусловно, очень славному парню; он трогательно любил дочку, от прав на которую ему когда-то было предписано отказаться в соответствии с договором. Темань порвала этот договор, и у Онирис появился любящий батюшка. И девочка росла настоящей папиной дочуркой, больше тянулась к отцу и дедушке, чем к матери. Темань иногда ловила себя на том, что в своей требовательности и стремлении к чрезмерной опеке становится похожей на свою собственную мать, от которой она в своё время сбежала с Севергой... Она одёргивала себя, ругала за такие замашки, повторяла себе: «Если так будет продолжаться, твоя дочь точно так же сбежит от тебя однажды».

Она понимала, что допускает роковые ошибки, но это получалось у неё против воли. Темань пыталась быть другой, но такую модель воспитания, по-видимому, усвоила с материнским молоком. Она безумно, до дрожи в руках, до паники боялась потерять дочь... Или, быть может, утратить власть над нею?!

«Я чудовище», — бичевала она себя порой.

Она не хотела быть матерью-деспотом, искренне не хотела! Но снова и снова ошибалась. И у неё душа холодела от мысли о том, в какую цену ей могут однажды обойтись эти ошибки.

Она с болью осознавала, что это юное создание уже отгораживается от неё, пытаясь уберечь себя, свою личность, свою независимость. Оно бессознательно стремилось остаться собой, не стать придатком матушки, не умеющим мыслить и чувствовать без указки извне. Темани очень хотелось выстроить уважительные отношения с дочерью, но боязнь утраты заставляла её то и дело нарушать границы маленькой растущей личности. Ей казалось, что она знает, как для её дочери будет лучше, и бесилась, когда та это «лучше» отвергала.

«Я никудышная мать», — с горечью корила себя Темань.

И, тем не менее, родила следом за девочкой ещё двоих мальчиков. С Онирис она уже что-то безвозвратно упустила, уже наделала ошибок; с ними, как она надеялась, всё будет иначе.

Внутренний мир Онирис был почти полностью закрыт от матери. Вот поэтому Темань и не узнала о том, что случилось одним осенним вечером...

Закончив дела, в пять часов вечера Онирис покинула своё учреждение, в котором служила без особого удовольствия, но и как будто без отвращения. Называлось оно «Государственное ведомство картографии и кадастра». Ей захотелось выпить чашечку отвара тэи с пирожным, и она зашла в уютную небольшую закусочную на Портовой улице. Зачем?