Сними очки, ботаничка - Анастасия Боровик

— Может, и мне начать с вами бегать? — Катя с восторгом разглядывает мой пресс. — У тебя живота вообще не осталось!

— Отстань, — я инстинктивно прикрываю руками открытый красный купальник, который выбирал Витя. На все мои попытки отказаться от совместного похода по магазинам он отвечал таким театральным и обидчивым видом, что я в итоге сдалась. Правда, этот купальник был выбран с четкой оговоркой: носить его только во время наших с ним занятий в бассейне. А вот для сегодняшнего похода в аквапарк был куплен строгий закрытый вариант черного цвета — чтобы, как он буквально выразился, «никто не пялился на твои прелести».

Но мое желание позлить моего великана за все спортивные мучения оказалось сильнее, чем стремление быть послушной. Да и, как я поняла за эти две недели, его поцелуи становятся особенно сладкими, когда он слегка взбешен. Вот чего я действительно не просчитала, так это того, что сейчас мне до смерти хочется надеть свои старые добрые джинсы с толстовкой и спрятаться в какой-нибудь технической комнате от этого вавилонского столпотворения.

— Кать, а ты как? Нормально себя чувствуешь, когда Стрельцов где-то рядом? — пытаюсь перевести тему.

— Пфф, а кто это такой? Не знаю, — она отмахивается, но я замечаю, как напряглись её плечи.

— Он тебе правда разонравился?

— Да вроде. Не вижу в нём ничего интересного. Но всё сложно... — она нервно теребит полотенце.

Катя и правда последние недели как-то странно избегала Ваню. А он, наоборот, стал к ней липнуть сильнее: то портфель предлагает донести, то за косу дёрнет на перемене. Но подруга либо игнорирует его, либо отвечает односложно, всё больше уходя в себя. Она сейчас напоминает меня в начале моей истории с Фоминым, и у меня закрадывается подозрение, что она в кого-то влюбилась. Или специально провоцирует Стрельцова?

Я спросила у Вити, знает ли он что-то об этом, но он оказался не в курсе. На мои размышления он лишь пожал плечами и, вспомнив слова классика, сказал:

— Помнишь, у Пушкина есть: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей»? У Вани с Катей сейчас всё наоборот: чем меньше мы любим мужчину, тем больше нравимся ему.

Кстати, о любви. Я до сих пор не сказала Клюеву, что люблю его. Сначала не думала об этом. Потом... почему-то не могла выговорить. Внутри сидит какой-то необъяснимый страх, будто стоит мне это произнести — и всё волшебство рассыплется. Но он и не спрашивает. Иногда лишь бросает вскользь: «Ну ты же меня любишь? Сделай чай, а?» И я, слыша это, успокаиваюсь. Он и так всё знает.

Пока я размышляю об этом, знакомые горячие ладони охватывают мою талию сзади, прижимая к твёрдому торсу. Губы касаются уха, и низкий голос отдаётся в нём гулким эхом:

— Где чёрный купальник, Мира? Сегодня не отходишь от меня ни на шаг. Вечером будешь наказана.

Поворачиваю голову и с вызовом оглядываю его — его фигура в одних плавках, кажется, собирает все восторженные взгляды в радиусе ста метров.

— Я вообще не планировала отходить. Даже больше... Можно я уже пойду домой? Буду ждать наказания, — говорю я, притворно вздыхая.

Он сужает глаза, но в их синеве вспыхивает весёлый огонёк.

— Что случилось?

— Обними меня, пожалуйста, — тихо прошу я.

Он без лишних слов притягивает меня к себе, и я прижимаюсь щекой к его груди, стараясь впитать его спокойствие, его уверенность. Здесь, в его объятиях, так безопасно.

— Ну ты чего? — он целует меня в макушку, и его губы теплые и мягкие.

— Не знаю. Тут так громко, — бормочу я. — А еще я боюсь кататься с этих труб. Я не хочу туда идти.

— Значит, одна не пойдешь, — его рука нежно трет мою спину. — Тут есть горки, где можно вдвоем. Поедем вместе.

Я задираю голову и смотрю на него снизу вверх.

— Мне страшно. Я не люблю, когда больно и страшно.

— Давай хотя бы попробуем? — он не отступает, и в его глазах я вижу знакомый огонек азарта. — Плавать ты тоже сначала отказывалась, а теперь проплываешь весь бассейн.

Я неохотно киваю, все еще прижимаясь к нему, пока он продолжает гладить мою спину, и его прикосновения согревают и успокаивают. В этот момент к нам подходят остальные ребята. Стрельцов подходит к Кате и толкает ее в бок так небрежно, что она едва не падает. Но ее ловко подхватывает Фомин. Он смотрит на Ваньку с ледяной холодностью.

— Ты че, охренел? — его голос тихий, но каждый звук в нем режет воздух.

Мы с подругой невольно бросаем взгляд на Митю. Я-то помню по ощущениям, что у него твердый пресс, но раздетым вижу его впервые. И мы обе, Катька и я, не можем отвести глаз. На нем ни капли жира. Он похож на отточенную боевую машину — каждое движение, каждый мускул подчеркивает силу. Это бокс так меняет? Конечно, Витя тоже впечатляет — он мощный, широкоплечий, как скала, просто я не ожидала, что анатомические формы Фомина так хороши. Мои размышления прерываются, когда огромная ладонь Вити закрывает мне глаза. Он притягивает меня к себе и шепчет на ухо так, что от его дыхания по коже вспыхивают искорки:

— Хватит глазеть на других. Смотри только на меня.

Киваю, и мой Великан, наконец, отпускает меня. Нежно целую его, чтобы дурацкие мысли покинули его голову. В моем мире больше никого нет, только он.

Краем глаза замечаю, что Катя все еще стоит в объятиях Мити. Она пытается вырвать руку, но он, продолжая отчитывать Стрельцова, не отпускает ее.

— Пусти, — наконец вырывается подруга, и Фомин, скрипя зубами, разжимает пальцы. — Ладно, все пошли! — объявляет Митя. — И сразу на самую страшную горку. Если, конечно, Кислова не испугается.

— С чего это я должна бояться? — Катя мгновенно встает в позу, и я чувствую, как между ними пробегает искра — странная, напряженная.

— А ты что, смелой стала? — усмехается парень, и подруга надувает губы, бросая быстрый взгляд на Ваньку Стрельцова, который уже вовсю кому-то машет.

К нам неспеша идет Ленка. Я приглашала ее пойти со мной и Катей, но она отказалась. Хотя между нами наметилось перемирие. Она перестала делать мне замечания, а Витя