Броуновское движение - Алексей Константинович Смирнов

слову чутка и внимательна. Конечно, текст несколько сокращен за счет неизбежных повторов уточняющей направленности.

Итак: пляж, жара. Мамушки-бабущки-детушки и примкнувшие к ним. Вода кипит и кишит, бухточка наша. В тенечке, присмотрев себе корягу, расслабляются двое: он и он. На повестке дня - портвешок. Коммуникация разворачивается в повышенных тонах (один настроен относительно миролюбиво).

- Блядь, так ты идешь купаться, или нет?

- Да на хуй, я не пойду.

- Не пой-дешь?! Ты знаешь, блядь, кто ты? Ты эгоист, получается?

- Да почему я эгоист?

- Да получается, ты будешь тут один сидеть, а я пойду купаться, правильно?

- Да посижу здесь...

- Ну и все, блядь!

- Не хочу я купаться!

- Ну и сука же ты после этого! Все, я пошел один, блядь, купаться...

- Чего это я сука?

- А потому, блядь, что эгоист! Все, я пошел с мостков.

Межденно продирается через замусоренный лесок, выруливает на мостки. Второй, качаясь, подходит к кромке воды, где плещется народ, и ждет, когда первый выплывет с мостков из-за осокиных зарослей.

А вода слегка подцветает.

- Тьфу, нахуй, блядь! Что это за сопли? Ты где меня искупал? Я думал, блядь, тут чисто, детей купают, а теперь весь в соплях!... Ну, блядь...

Втторой подначивает:

- Это дети и насрали.

- Что? Это дети насрали?

Второй тычет в него пальцем, из-под ногтя сочится потрвейн:

- Гы-гы-гы!... В гавне!...

Папаша сбоку:

- Вы все же потише, тут же дети.

- Это ваши дети! Они и насрали! А я в гавне!... Все, нахуй, если на мне хоть один прыщ вскочит, я тут все дома вокруг сожгу...

Бредут на корягу.

- Короче, ты едешь со мной в Девяткино?

- Да ну... не знаю даже...

- Что, блядь? Я, на хуй, тебя спрашиваю: ты едешь или не едешь со мной в Девяткино, в банкомат за деньгами?

- Ладно, ладно!.. Я еду с тобой в Девяткино.

- Ну и все, на хуй! Мы едем с тобой в Девяткино..

Асфальтовая болезнь

У каждого города есть лицо. И даже есть у микрорайона (не в губернаторши ли мне с такой риторикой?). А у лица есть отдельные черты, его отражающие: в частности, направленность интересов. Наш город болеет асфальтовой болезнью.

Это в больнице у нас так бывало: притащится больной, отпущенный на выходные жену повидать, да в церковь сходить, а морда разбита вся характерным образом, по касательной. "Так не задевают косяки! - ему объясняют. - Это асфальтовая болезнь!"

Асфальтовая болезнь завелась даже у одного местного дома-магазина. Уже после того, как наш город крепко приложился исходным лицом, этот магазин держал свою марку, и выдерживал долго: в нем продавали бутылки, усыпанные опилками. Этот дом, конечно, не лицо, а его часть - нос, скажем, на котором проступает горбинка, или трещина на губе, а то и бородавка. Или что-то заклеено пластырем.

Но вот в начале 90-х дом сорвал с себя черный от грязи и копоти пластырь, назвавшись продуктовым Монплезиром. Это совпало с накоплением награбленного, и в Монплезире имелось все, за что мы его полюбили пуще прежнего и думали, что так будет вечно. Но вечность не задалась. Дом снова приложили лицевым черепом, применив прием русского кулачного боя, и он обернулся казино по имени Русь. Национальный идеал рождался в потугах и муках, а Монплезир отступал по смоленской дороге.

Перед Русью красовался гипотетически призовой автомобиль. С чем бы его сравнить анатомически? В далекую пасхальную ночь, в сусанинской церкви, я видел дедка с наростом, рогом на лбу, он все норовил причаститься, но батюшка, хорошо знавший свою паству, не допускал, однако этот, с рогом, все-таки прорвался. когда батюшка зевнул, и, причастившись тайн, подмигнул мне. Дескать, вел себя не по-христиански - а вот, извольте: очистился. Только рог каким-то чудом не отвалился. Он много раз занимал очередь, вертя своим наростом. Так и я много раз, проходя мимо Руси, хрустел раскрошенным стеклом, потому что враги постоянно взрывают Русь и желают ей зла.

Наконец, к асфальту приложили мордой и Русь, так что она обернулась Морфеем: заснула богатырским сном. Автомобильный нарост исчез. Морфей назвался компьютерным клубом, но куда ему против градоначальников! Там заседали в чайниках сплошные заколдованные сони. Мордой об асфальт!

Сейчас не понять, что с этой частью лица. Опять заклеено пластырем.

Я не удивлюсь, если там будет загар и акцент. И, глядя в окно, не устаю повторять, что пассажирский поезд, скажем, "Питер - Баку", пора уменьшить до размера игрушечного и пускать по пластмассовым рельсам в местной траве, в нашем дворе. В согласии с неумолимым географическим законом. Его бы отмыть, это лицо, и на всякий случай сфотографировать. Ну, а потом - об асфальт, разумеется, ради общей судьбы.

Симбиоз

В этом жизнеописании мама, папа и дочка - мои будущие теща, тесть и жена. Для простоты восприятия лучше остановиться на первом варианте.

Жили они в коммунальной квартире, симбиотически с животными, которых дочка постоянно приносила в комнату двадцать метров.

И там, на двадцати метрах, ютились кот. ворона и хомяк.

Ворону с подбитым, что ли, крылом дочка нашла где-то во дворе. Естественно, домой. Мама работала поварихой в общепите и считала, что досыта есть обязаны все. А папа непоправимо пьянствовал, поэтому все больше лежал перед фактами.

Пьяному папе дали денег на клетку для вороны. Он вернулся под утро с продуктовой корзиной из универсама. Клетка получилась на славу.

Кот возненавидел ворону. Или это был ворон? Пускай лучше ворон. Итак, ворону крошили мясо в краденую клетку, и он съедал не все, засыпал. Кот не понимал, как можно оставить пайку. Он ложился на брюхо и по-пластунски, часами, придвигался к ворону. Дочка неотрывно следила за миром животных. Ворон спал. Кот просовывал коготь сквозь прутья и уже почти подцеплял кусочек мяса, но капризный едок мгновенно просыпался и сквозь те же прутья бил его клювом в лоб.

Хомяка недолюбливали, и гибель его не вызвала национального траура. Мама подбирала за ним дерьмо двумя ватками, а тот вскарабкался ей на плечо, свалился и сломал себе спину. Ни слова не говоря, мама сложила его на манер гамбургера между теми ватками и снесла в мусоропоровод. И даже у дочки сердце не дрогнуло.

Я тоже долго прожил в коммуналке:

И думаю, что других животных, прописанных за стенкой, тоже следовало так вот, двумя ватками с экскрементами вместе, туда же... Но эти другие