Сними очки, ботаничка - Анастасия Боровик

то к Стрельцову... — Витя снова начинает злиться, сжимая кулаки.

Бедная Лена... Мелькает у меня в голове. Как я ее понимаю. В тебя же невозможно не влюбиться. Со всеми такой заботливый, помогаешь, подставляешь плечо... Вот девчонка и поплыла. Прямо как я.

Это что же... выходит, и обо мне он так же заботится? Потому что относится как к младшей сестре?

И тут меня будто обливают ледяной водой. Мысль такая резкая и обидная, что аж дыхание перехватывает.

— А почему ей к Фомину нельзя?

— Я ему рассказал, что она теперь моя сводная сестра, потому что его мысли на ее счет были… не очень хорошими. И попросил отстать. Он отстал. Потому что она ему была не нужна.

— Так может, он ей нравится, а ты его отгоняешь? Значит, ты сам просто ревнуешь ее!

— Мира, пфф... Что ты делаешь? Что ты хочешь от меня? — Витя встает и начинает ходить перед скамейкой.

— А если Фомин такой плохой, почему же ты не просишь его отстать от меня? Или у него нет плохих мыслей на мой счет? — встаю следом за ним.

А он берет и пинает камень, лежащий рядом. И внутри меня просыпается какая-то странная, едкая желчь, так и хочется его донять.

— Ой, смотри, тебе тоже нервы надо подлечить и с агрессией поработать. Я тебе игрушку-антистресс куплю, помогает.

Витя разворачивается и подходит так близко, что я отступаю на шаг.

— Что ты хочешь знать? Говорил ли я ему, чтобы он не лез к тебе? Хорошо, Мира, говорил. Каждый раз говорил, пока он не сказал, что вы счастливы, что у вас серьезно и все прекрасно. Поздравляю, научилась целоваться, как хотела?

И тут я понимаю, что просто хочу его обнять. Вот этого взволнованного, взъерошенного, злого и такого ранимого. То, что Фомин ему врал, я уже понимаю. Почему — не знаю, надо будет спросить у Сони. Может, она мне объяснит эту мужскую логику?

И пока он стоит и пышет на меня гневом, я подхожу и обнимаю его.

— Нет.

— Что, Мира, «нет»? — он стоит колом, не отвечая на объятия.

Я поднимаю голову, смотрю на него, провожу рукой по его коротко стриженным волосам и, встав на цыпочки, подтягиваюсь и целую его в губы. Коротко, неловко, на одном дыхании.

— Я не целуюсь с Фоминым. И ни с кем другим. Поэтому так и не научилась.

Он опускает голову, утыкаясь лицом в мои волосы, и глубоко вдыхает.

— Ты издеваешься надо мной, да?

— Ты нюхаешь меня, — улыбаюсь я от щекотки. — Да. Ты вкусно пахнешь.

Мы стоим и обнимаемся. Я не знаю, что это значит, совсем не понимаю, но мне так хорошо, так спокойно, словно после долгой бури.

— Ты расстраиваешься, потому что думаешь, что я с Леной встречаюсь? — спрашивает Клюев и целует меня в висок. — Я совсем не понимаю тебя, Мира.

— Нет… Просто кое-что случилось сегодня на моем свидании, — выдыхаю я.

Тело Вити снова напрягается.

— Что тебе сделал Дима? Я понимаю, он тебе нравится, я не имею права запрещать… Я просто прошу, пожалуйста… Блин. — Он отодвигается, и в его глазах читается настоящая боль.

— Нет, ничего он мне не сделал.

— Всё это так неправильно, — хватается он за голову. — Давай я отведу тебя домой. — Он поднимает пакет. — Кто кому еще изменяет... — горько усмехается он.

— Ты про что?

— Ладно, хватит. Я должен спросить. Ты с Фоминым вместе? — Нет. — То есть? Но он сказал... — Витя? — подхожу я к нему ближе. — Да, — вздыхает он. — А вы выиграли сегодня? Или проиграли? — Выиграли. — А Катя не пришла? Ты расстроился? — Нет. Я не говорил ей, куда приходить… Но я очень ждал тебя. С булочками, которые ты собралась Фомину отдать, — в его голосе скользит обида. — И кружку мою еще... — Я больше не буду. А кружку я себе взяла.

Мы смотрим друг на друга в наступающих сумерках, и это молчание громче любых слов. Между нами висит что-то важное, невысказанное. Что-то, что отпускает нас, но не до конца. Словно мы оба боимся, что всё это — обман. Боимся сделать следующий шаг. Расспросить, узнать. Получить не тот ответ или что мы не так поняли. А по моему телу все еще бегают мурашки, и каждый его взгляд отзывается разрядами тока. Сегодняшний день и так слишком тяжелый, и я не готова разбираться еще и с этим.

— Обними меня, пожалуйста, — прошу я, и голос дрожит.

Витя притягивает меня к себе, и я в последний раз всхлипываю, уже от облегчения. Эти теплые, крепкие объятия становятся лучшим окончанием этого дня. Я плачу, отдавая последние слезы, а Витя гладит меня по волосам, перебирая пряди и бесконечно целуя в макушку.

— Ты расскажешь, что происходит?

— В другой раз. — Витя? — Да, Мира? — Ты прав. Я ревную тебя.

Витя усмехается и прижимает меня сильнее.

— Как подружку! Как подружку, — добавляю я, краснея и шмыгая носом.

— И я тебя ревную. Как подружку, — целует он меня в голову.

— И если тебя кто-то обидит, скажи. Я тебя спасу.

— Как сестру? — расстраиваюсь я. — У нас с тобой, вроде, родители разные, — отшучивается он.

Возвращаясь домой в тот вечер, мы молчали, каждый думая о своем. Мы не стали объяснять, что значил наш разговор. Я не призналась в своих чувствах и так и не спросила, что он на самом деле чувствует к Кате, а он не спросил, хочу ли я еще быть с Митей. Но странным образом это все было так неважно. Мне было просто спокойно и хорошо идти рядом.

И в этой тишине было ясно одно: то, что родилось сегодня между нами, слишком ценно. И мы оба — ни я, ни он — не готовы спугнуть эту хрупкую новую реальность громкими признаниями.

14. Винтик и шпунтик

В школьной раздевалке было тесно. Я пришла слишком поздно из-за бессонной ночи.

Первой причиной недосыпа было мое желание встать и высказать всё маме о ее новых отношениях. Но я так и не решилась за эти выходные дни. В тот день она встретила меня