Измена. (не ) Его невеста - Лада Зорина

в её голосе. Она понимала, что если бы он захотел обойтись с ней пожёстче, она не смогла бы ему противостоять.

Он мог попросту взят её силой. Здесь и сейчас.

И он это понимал. Он понимал, что он мог бы. Взять. Получить. Не осторожничать и не спрашивать.

— В машину, — хрипло приказал он, делая неверный шаг назад. Освобождая невольницу из своего плена.

Он и моргнуть не успел. Она юркнула мимо него и припустила к двери.

Глеб упёрся предплечьем в нагретую теплом её тела стену, уткнулся лбом в сгиб локтя и медленно выпустил воздух из лёгких.

А ведь ему ещё как-то нужно в целости и сохранности довезти её домой.

Не поддаться желанию остановить автомобиль на полдороги и не осуществить хоть одну из полсотни фантазий, кружившихся сейчас в его голове.

И, конечно, дорога домой оказалась кошмаром.

Вместо живых людей из поездки возвращались два онемевших бревна. От напряжения воздух в салоне можно было рубить топором.

Но топор опустился, когда они наконец оказались под одной крышей.

Внизу их никто не встречал, и Глеб возблагодарил всё на свете за это. Все домашние дела и заботы — позже. Сейчас бы рассудок восстановить.

В свои спальни они поднимались вместе, но будто в параллельных реальностях. Она держалась от него подальше и как-то ёжилась, будто так и ждала, что он снова на неё набросится.

И он даже не мог её в этом винить — только об этом и думал по дороге наверх.

Когда двери спален по разные стороны коридора оказались уже в поле видимости, она вдруг замедлила шаг и позволила себе взглянуть на него:

— Не смей больше так делать.

Он взглянул на неё и тоже остановился:

— Поясни.

— Не смей заводить такую привычку, — голубые глаза на бледном лице сверкнули. — Наказывать меня… вот так.

— Так ты это так воспринимаешь, — гнев, замешанный на жёгшем тело желании, поднимался в нём с опасной быстротой, — как наказание.

— Ничего другого я, очевидно, не заслужила, — она мелькнула мимо него и поспешила спрятаться в безопасности своей спальни.

Глеб выругался — вслух и громко.

Он хотел на неё злиться. Хотел ненавидеть. Но всё, что сейчас видел, припухшие от поцелуя губы и этот взгляд…

За дверью собственной спальни он едва успел сорвать с себя верхнюю одежду, швырнуть на кровать телефон.

Душевая стала спасением.

Струи горячей воды обрушились на его плечи и голову.

Он опустил руку на свою напряжённую плоть.

Ему даже делать особо ничего не пришлось.

На губах вновь её сбившееся дыхание. Под пальцами — упругое тело.

И — всё. И этого оказалось достаточно.

Больше не сдерживаясь, он застонал, привалившись плечом к нагревшейся матовой плитке.

Отдышавшись и вымывшись, выбрался из душевой, но не из своей головы.

Это. Сегодня. Вынужденная мера.

Надолго его не хватит.

И он должен решить, что делать с этим безумием.

Становиться его заложником он не собирался.

Глава 36

Я торчала за своим рабочим столом, размазывая по лицу слёзы. Хотя должна была размазывать крем по остывшему коржу Бисквита Королевы Виктории.

Вчерашний день… за всю жизнь не было у меня ещё таких странных дней. Ни встреча с дедом, ни встреча с Уваровым, ни даже свадьба ни в какое сравнение не шли.

Почему?

Всё очень просто.

Потому что в тех ситуациях я, невзирая на шок, оставалась собой. Точно знала, что уж кому-кому, а себе я всегда могу доверять. Я всю жизнь так жила — знала, что кроме себя самой, мне не на кого больше положиться.

Но вчерашний день пошатнул во мне эту веру.

Да что там пошатнул, потряс до самого основания.

Я прикрыла глаза и тихонько всхлипнула, отирая тыльной стороной ладони мокрые щёки. Отодвинула чашку с кремом подальше, чтобы ненароком и его слезами не залить.

Губы будто до сих пор саднили от вчерашнего поцелуя. В ушах стояло наше шумное, неровное дыхание. Кожа горела от прикосновений.

Так не должно быть!

Я не должна вспоминать вчерашнее вот так! С замирающим сердцем и подгибающимися коленями!

Я что, нимфоманка какая-нибудь? У меня что, раздвоение личности? Я терпеть не могу своего мужа, а от вчерашнего до сих пор отойти не могу.

Как такое возможно? Разве… разве это нормально — хотеть и ненавидеть кого-то одновременно?

Хотеть!

Это ещё откуда? Да не хочу я его! Просто его поцелуй застал меня врасплох. Секунду назад мы были на пороге очередного скандала, и тут…

Вдобавок его последняя фраза прожгла мне весь мозг.

«Ты у меня в башке 24 на семь! Не вытравишь!»

Это как вообще понимать? Что под этим подразумевалось? С каких это пор я стала объектом его повышенного внимания?

Он же сам похвалялся, что меня к своей постели не подпустит.

Да и мне с ним близости даром не нужно!

Он ведь ни о нежности, ни о ласке ничего толком не знает. Дикое, необузданное животное!

И по телу, будто в ответ на мои лихорадочные мысли, тут же прокатилась волна нестерпимого жара.

Вот его язык касается моего языка — настойчиво, но безо всяко агрессии. И я чувствую на своей скуле лёгкое касание пальцев. И…

Я шмякнула зажатую в руке лопаточку в чашку с кремом, отшагнула от стола и кинулась к умывальнику. Лишь вымыв руки и умывшись ледяной водой, я почувствовала хоть какое-то облегчение.

Привела я себя, к слову, очень и очень вовремя.

Уже не раз мелькавшая мимо моей кухоньки Ирина Геннадиевна, на этот раз всё-таки ко мне заглянула.

— Как успехи с тортом? — улыбнулась она, но завидев моё лицо, посерьёзнела. — Полина Александровна, вы что-то бледноваты сегодня. Ничего не случилось? Неужели что-то не так с рецептом?

Я кашлянула и помотала головой.

— Нет-нет, всё в полном порядке. Вот, собирать начала. Просто… спала не очень сегодня. Вот и устала немного.

«Не очень»… Да я, считай, вовсе глаз не сомкнула. После полуночи даже спустилась на кухню в надежде, что объявится новый подарок от моего доброго анонима.

Не появился.

Меня это ещё больше расстроило. Я уже привыкла считать, что где-то в недрах особняка обитает таинственный некто, готовый поддержать меня в трудную минуту таким вот чудным, но очень приятным образом.

Но и этот некто куда-то исчез, затаился.

И я осталась наедине со своим непредсказуемым мужем и своими… страстями. Или… или не знаю, как ещё это назвать.

— Так вы бы себя не мучили, — предложила Ирина Геннадиевна. — В холодильник всё уберите. Только коржи прежде в плёнку